Осыпанные теплым ночным дождем, матросы во главе со своим капитаном высадились в городе, взяли форт, заклепали все его пушки, и, спалив британские корабли, стоявшие в гавани, они снова растворились в безбрежии моря…
Король, удрученный, сказал:
– Мне стыдно. Или слава моего флота – это миф?
– Что делать, – отвечали королю адмиралы, – но Джонс неуловим, как старая трюмная крыса… Нет веревки на флоте вашего величества, которая бы не источала кровавых слез от желания удавить на мачте этого нахального пирата!
А Поль Джонс уже высадился в графстве Селкирк, где в старинном замке застал только графиню, которой и принес глубочайшие извинения за беспокойство, а ребята с “Рейнджэра” потащили на корабль все графское серебро, что заставило Джонса до конца своих дней выплачивать Селкиркам стоимость сервиза из своего кошелька. “Но я же не разбойник, каким меня англичане считают, – говорил Поль Джонс, – а если моим славным ребятам так уж хочется ужинать непременно на серебре, так пускай они едят у меня по-графски… У них так мало радостей в жизни!” Вскоре, отдохнув с командой во Франции, он снова появился в морях Англии на “Простаке Ричарде”; на этот раз его сопровождали французские корабли под флагом некоего Ландэ, уволенного с флота как сумасшедшего. Джонс взял его к себе на службу. “Я и сам, когда дерусь, – сказал он, – тоже делаюсь не в себе. Так что этот полоумный парень вполне сгодится для такого дела, каким мы решили заняться…” На траверзе мыса Фламборо Джонс разглядел в тумане высокую оснастку пятидесятипушечного линейного фрегата “Серапис”, который по праву считался лучшим кораблем королевского флота; за ним ветер подгонял красавец фрегат “Графиня Скарборо”…
Сначала англичане окликнули их в рупор:
– Отвечайте, что за судно, или мы вас утопим!
Поль Джонс в чистой белой рубахе, рукава которой он закатал до локтей, отвечал с небывалой яростью:
– Потопи меня или будь проклят!
В этот рискованный момент “сумасшедший” Ландэ на своих кораблях погнался за торговыми кораблями. Благодаря явной дурости Ландэ маленький “Простак Ричард” остался один на один с грозным королевским противником. Прозвучал первый залп англичан – корабль американцев дал течь и загорелся, при стрельбе разорвало несколько пушек. Корабли дрались с ожесточением – час, другой, третий, и битва завершалась уже при лунном свете. Круто галсируя и осыпая друг друга снопами искр от пылающих парусов, враги иногда сходились так близко, что к ногам Джонса рухнула бизань-мачта “Сераписа”, и он схватил ее в свои объятия.
– Клянусь, – закричал в бешенстве, – я не выпущу ее из рук до тех пор, пока один из нас не отправится на дно моря!..
Палуба стала скользкой от крови. В треске пожаров, теряя рангоут и пушки, “Простак Ричард” сражался, а из пламени слышались то свист, то брань, то песни: это раненый Поль Джонс воодушевлял своих матросов.
– На абордаж, на абордаж! – донеслось с “Сераписа”.
– Милости прошу! – отвечал Джонс. – Мы вас примем…
И английские солдаты полетели за борт, иссеченные саблями. Но мощь королевской артиллерии сделала свое дело: “Простак Ричард” с шипением погружался в пучину. Море уже захлестывало его палубу, и тогда с “Сераписа” храбрецов окликнули:
– Эй, у вас, кажется, все кончено… Если сдаетесь, так прекращайте драться и ведите себя как джентльмены!
Поль Джонс швырнул в англичан ручную бомбу.
– С чего вы взяли? Мы ведь еще не начинали драться.
– Пора бы уж вам и заканчивать эту историю…
– Я сейчас закончу эту историю так быстро, что вы, клянусь дьяволом, даже помолиться не успеете!
“Простак Ричард” с силой врезался в борт “Сераписа”; высоко взлетев, абордажные крючья с хрустом впились в дерево бортов; два враждующих корабля сцепились в поединке. Началась рукопашная свалка, и в этот момент с моря подошел безумный Ландэ со своими кораблями. Не разбираясь, кто тут свой, а кто чужой, он осыпал дерущихся такой жаркой картечью, что сразу выбил половину англичан и американцев.
– Нет, он и в самом деле сошел с ума! – воскликнул Поль Джонс, истекая кровью от второй раны.
Но тут капитан “Сераписа” вручил ему свою шпагу:
– Поздравляю вас, сэр! Эту партию я проиграл…
С треском обрывая абордажные канаты, “Простак Ричард” ушел в бездну, выпуская наверх громадные булькающие пузыри из трюмов, звездный флаг взметнулся над мачтою “Сераписа”.
– А мы снова на палубе, ребята! – возвестил команде Джонс. – Берем на абордаж и “Графиню Скарборо”…
На двух кораблях победители плыли к французским берегам. Отпевали погибших, перевязывали раны, открывали бочки с вином, варили густой “янки-хаш”, плясали и пели:
У Порторико брось причал —
на берегу ждет каннибал.
Чек-чеккелек!
Моли за нас патрона, поп,
а мы из пушек – прямо в лоб.
Ха-ха-ха!
Окончен бой – давай пожрать,
потом мы будем крепко спать.
Чек-чеккелек!
По вкусу всяк найдет кусок —
бедро, огузок, грудь, пупок.
Котел очистим мы до дна.
Xa-xa-xa!
Дух грубого времени в этой старинной моряцкой песне, которая родилась в душных тавернах Нового Света.
Гибкий и смуглый, совсем не похожий на шотландца, он напоминал вождя индейских племен; взгляд его сумрачных глаз пронзал собеседника насквозь; щеки, пробуренные ветрами всех широт, были почти коричневыми, как финики, и “приводили на ум тропические страны. Это необычайно молодое лицо дышало горделивым дружелюбием и презрительной замкнутостью”.
Таким запомнили Поля Джонса его современники…
В честь его поэты Парижа слагали поэмы, а он, не любивший быть кому-то должным, тут же расплачивался за них сочинением приятных лирических элегий. Парижские красавицы стали монтировать прически в виде парусов и такелажа – в честь побед “Простака Ричарда”. Франция, исстари враждебная Англии, осыпала Джонса небывалыми милостями, король причислил его к своему рыцарству, в парижской опере моряка публично венчали лаврами, самые знатные дамы искали минутной беседы с ним, они обласкивали его дождем любовных записочек.
Джонс вправе был ожидать, что конгресс страны, для которой он немало сделал, присвоит ему чин адмирала, и он был возмущен, когда за океаном в честь его подвигов лишь оттиснули бронзовую медальку. Вокруг имени Поля Джонса, гремевшего на всех морях и океанах, уже начинались интриги политиканов: конгрессмены завидовали его славе… Поль Джонс обозлился:
– Я согласен проливать кровь ради свободы человечества, но тонуть на горящих кораблях ради лавочников-конгрессменов я не желаю… Пусть американцы забудут, что я был, что я есть и я буду!
А в далеком заснеженном Петербурге давно уже следили за его подвигами. Екатерина II, политик опытный и хитрый, сразу поняла, что за океаном рождается сейчас великая страна с энергичным народом, и объявила “вооруженный нейтралитет”, чем и помогла Америке добиться свободы. Между тем в причерноморских степях назревала новая война с Турцией, и России требовались молодые, храбрые капитаны флота.