— Какая часть? — отрывисто спросил майор.
— Тринадцатый взвод шестого полка девятнадцатого горно-егерского корпуса, — отрапортовал лейтенант Вальдер, вскидывая к козырьку каски руку.
— Поставьте своих солдат вдоль шлагбаума, — распорядился майор. — Не пропускать ни одной машины, ни одного человека. В каждого, кто приблизится на десять шагов, стрелять…
Вальдер расставил своих солдат, как ему было приказано. Пауль Нишец, кладя свой шмайсер на бревно шлагбаума, удивленно сказал:
— Слушай, Франц, неужели войска будут задержаны?
— А черт его знает! — отмахнулся Яунзен; он уже собирался сегодня ночевать в Киркенесе, а тут…
Вскоре издалека донесся рокот моторов. Подъезжали грузовики, потянулись батареи горных орудий. Шоферы, повинуясь майору, направляли свои машины по старой дороге. Солдаты, сидевшие на лафетах, боязливо поглядывали на откос, где далеко внизу шумела речушка.
— В чем дело? — один офицер подошел к майору.
— Я выполняю приказ верховной ставки, — ответил тот. — Войска должны сгруппироваться около озера Хусмусеваннэ. Там противнику будет нанесен основной контрудар…
Пожав плечами, офицер побежал догонять свою батарею. Разрозненные части подходили одна за другой, глухо выли тяжелые грузовики, семенили мулы, запряженные в снарядные фургоны, шли солдаты.
И главное шоссе оставалось пустым — все отступающие войска потянулись по узкой дороге, пролегавшей над пропастью. Из одного «опеля» выскочил полковник. Взбешенный, он долго не мог отыскать виновного и наконец увидел майора.
— Вы?.. Это вы?.. Как… — Он насилу подбирал слова, и спокойствие майора еще больше бесило его. — Кто позволил вам распоряжаться отходом армии по этой дороге?! — наконец выкрикнул он.
Майор опять раскурил сигарету от своего хлыста и вдруг, потеряв спокойствие, дико заорал на полковника:
— Я расстреляю вас сейчас, если вы будете задерживать отступление! Кому — вам или мне должно быть лучше известно положение Лапланд-армии? Я уполномочен самим фюрером вывести вас из кольца… Вас, которые в своем позорном бегстве обесчестили звание героев Крита и Нарвика!
У полковника от испуга задрожали губы:
— Простите, герр… герр…
— Майор, — назвал себя офицер с хлыстом, — вы же видите, кто я!
Пауль Нишец шепнул:
— А ты, Франц, еще сомневался… Я тебе сразу сказал, что этот майор большая птица. Так и есть…
Яунзен подошел к «мерседесу», спросил шофера:
— Вы действительно из Берлина?
Шофер ничего не ответил, кольнув егеря презрительным вглядом, и Яунзен отошел к шлагбауму.
Прошло уже больше часа, когда на дороге показался штабной мотоцикл, в коляске которого сидел, упрятав голову в высокий воротник, фон Герделер. Инструктор считал себя родившимся под счастливой звездой, и новые генеральские погоны, которые он надел после Кариквайвиша, жестко топорщились на его плечах.
— Бросьте болтать, — резко сказал он майору, — что вы из верховной ставки! Сегодня ни в Сулах, ни в Эльвебакене, ни в Киркенесе не приземлялся самолет из Берлина. Вы губите остатки армии и…
В этот момент они узнали друг друга. Майор слегка улыбнулся. Фон Герделер вспомнил эту улыбку, и рука его расстегнула кобуру.
— Вы арестованы, — сказал он.
Ярцев, выхватив пистолет раньше, крикнул:
— Именем фюрера! — и фон Герделер свалился в жесткую траву, росшую на обочине.
— О-о-о!.. — сказал Вальдер, закрывая глаза.
Генерал-майор Хорст фон Герделер, проживший всего тридцать два года, не хотел умирать. Его руки мяли траву, глаза продолжали гореть злобным блеском. Он пытался что-то крикнуть.
— Именем фюрера! — повторил Ярцев и ударом ноги сбросил фон Герделера с крутого склона — туда, где бурно пенилась в камнях норвежская речушка…
Редели проходившие войска, перестали катиться пушки, — основная часть того, что осталось от Лапланд-армии, уже втянулась в горы.
Ярцев подошел к лейтенанту Вальдеру, сказал:
— Ваш взвод останется здесь до утра. Продолжайте наблюдать за отступлением.
Сказал и сел в свой «мерседес».
— А теперь куда? — спросил шофер.
— В Киркенес, — ответил Ярцев, — там и встретим нашу армию…
Печенга наша
Всю эту ночь по дорогам, а где не было дорог, там напрямик через болота и сопки, тягачи, а где не проходили тягачи, там олени, а где не проходили даже олени, там проходили люди, — всю эту ночь к предместьям Печенги стягивались артиллерия, минометные части. Вековечный гранит крошился под гусеницами танков, втянувшиеся в боевую жизнь, шагали войска. И просторная тундра вдруг стала тесна…
С падением гавани Лиинахамари судьба гитлеровцев в Заполярье была решена, но в Печенге они еще отбивались исступленно и безнадежно. Пленные говорили, что с них была взята под расписку клятва: из Печенги не уходить, иначе будут репрессированы их семьи в Германии. Вынужденные все-таки сдавать одну позицию за другой, егеря взрывали за собой каждый мост, замораживали водопроводы, устраивали на дорогах завалы, вкатывали в дома на салазках громадные бомбы замедленного действия. Прихлопнутый крышкой десантов, печенгский «котел» дни и ночи кипел боями, а с бурлящей его поверхности методично снималась густая накипь военнопленных…
Яков Мордвинов лежал со своими солдатами на полу одного из обогревательных пунктов, которые устраивались вдоль дорог наступления, слушал краем уха, как старшина взвода ухаживал за девушкой-сержантом, хозяйкой этого пункта, и думал. Когда однажды в детдоме, где воспитывался беспризорник Яшка Мордвинов, появился рослый, с орденом Трудового Красного Знамени моряк Рябинин, все детдомовцы пришли в трепетное волнение. Но счастье быть избранным для суровой морской службы выпало именно Яшке, по кличке Мордва. Но разве он думал тогда, что судьба сделает его офицером, командиром взвода десантников? А вот сейчас он уже и не представляет себе жизни без этих парней, что лежат вповалку один к одному, — устали за день.
— Старшина, — сказал он, — ложись тоже, не мешай отдыхать людям.
И когда старшина, недовольно сопя носом, лег, Яков подумал: «Вот закончу войну, попрошусь учиться…»
Громыхнули далекие тяжелые взрывы. Дом задрожал, и солдаты стали подниматься встревоженные. Мордвинов надел шапку, вышел на дорогу.
— Что там? — спросил он одного офицера, бежавшего от реки в сторону видневшейся батареи.
— Немцы мосты через Петсамойокки рвут. Сейчас там наши уже на кладбище ворвались. — И закончил радостно: — Ну все, брат: завтра в Печенге будем!..
Громадное зарево обожгло ночное небо, освещаемый снизу розовый дым пополз над землей…
* * *
Взвод Мордвинова одним из первых ворвался на печенгские окраинные улицы. Высокие штабели угля, сложенные вдоль дороги, гудя и потрескивая, горели синим пламенем. Нестерпимый жар палил лицо, воздух обжигал легкие. Мордвинов бежал, слыша рядом топот ног, и видел перед собой взорванные фермы моста.