– Они и знать-то не знали то, что узнал я еще ранее. Впрочем, что мы тут спорим? Задаток мною получен. Слышал, что женитесь на француженке, желаю вам, доктор, счастья…
Брачный пир четы Яблоковых совпал для нее и с новосельем, молодожены назвали много-много гостей. Громадный кортеж карет и колясок прямо от вологодской церкви покатил их во Фрязиново, был ясный и жаркий день, но вдруг все потемнело, откуда-то налетел вихрь, срывая с женщин шляпы, он безжалостно растрепал их туалеты, кони заупрямились, боясь ехать против ураганного ветра.
– Ерунда! – возвестил Яблоков. – Обычный каприз природы. Ямщики, чего уснули? Нахлестните лошадей – прямо, прямо…
Приехали, расселись, в ожидании зова к столу болтали о разном. Свадебный стол был заранее накрыт в соседней зале. Уже вечерело, пришло время выпить и закусить, как положено, о чем гости уже не раз намекали виновникам торжества.
– Ну, что ж, – сказал Яблоков, глянув на часы. – Дамы и господа, я такого же мнения, что пора…
Только он это сказал, как весь дом содрогнулся от грохота, исходившего из соседней залы, приготовленной для пиршества. Яблоков с гостями кинулся туда, и все увидели, что от праздничного убранства ничего не осталось. Кто-то (но – кто?) одним махом сорвал со стола скатерть вместе со всем убранством, и теперь на полу валялись жалкие черепки посуды, варварски перемешанные с закусками, а все это щедро поливалось потоками вина, хлещущего из опрокинутых бутылок.
Материалист Яблоков не выдал волнения:
– Странно, конечно, но и это допустимо в нашей российской жизни. Знаете, сколько у меня завистников? Кто-то из моих недоброжелателей решил испортить мне торжество. Господа, не будем отчаиваться. Я сразу пошлю кареты в Вологду за новой партией вин и закусок. Еще часок потерпите…
Яблоков удалился, чтобы распорядиться о посылке за товарами в город, но в коридоре его перехватил повар:
– Беда! – кричал он издали. – Беда… не виноват!
В его рассказ верилось с трудом. Сначала вдруг подпрыгнули ведра и выплеснули воду в топки печей, загасив пламя, а потом по воздуху стали летать сковороды и кастрюли. Повар захлопнул двери и бросился бежать. Яблоков дал ему пощечину:
– Дурень, не пугай гостей. Созывай всех из числа домашней прислуги, пойдем и отлупим шутника как следует…
В окружении прислуги Яблоков пинком ноги распахнул двери на кухню, но в то же мгновение все веники и метелки, все ведра и кухонные дрова, ожившие самым непонятным образом, ринулись в открытую дверь, исколачивая убегавших людей. В это же время, как по команде, разом погасли в доме все фонари и свечи – дом погрузился во тьму, и в потемках сама собой задвигалась мебель, со звоном распались зеркала, – началась всеобщая паника, гости кинулись вниз по лестнице, еще издали созывая своих кучеров, иные даже бросились в окна, а доктор Яблоков вынес свою молодую жену, упавшую в обморок.
– Дамы и господа, – говорил он, – я не виноват…
По велению губернатора, во Фрязиново сразу же выехала следственная комиссия во главе с полицмейстером, которая обнаружила в доме следы неистового погрома. Сообща члены комиссии пришли к выводу, что во всем случившемся “повинен некоторый магнетизм”, коему не могли сыскать объяснения, и дом во Фрязинове опустел.
Смородинов навестил в городе врача Яблокова.
– Зачем вы пришли? – хмуро и даже озлобленно вопросил его тот. – Или вам желательно поиздеваться над моим несчастьем?
Николай Петрович выложил перед ним стопку ассигнаций:
– Желаю остаться честным человеком, а посему возвращаю вам задаток, – отвечал купец, присаживаясь для беседы. – Вам, милейший, казалось, что нет такого явления в этом мире, какое не могла бы растолковать наша всемогущая наука; увы, доктор, я ведь и сам когда-то думал именно так, но, как видите, в природе не все еще объяснимо, и нашим потомкам еще предстоит немало поломать головы над подобными казусами.
– Может, вы и правы, – согласился с ним доктор…
Тут на улице возник шум, куда-то бежали кричащие люди, затрубил сигнальный рожок, мимо со звоном промчались пожарные колесницы, – это начинался пожар в солдатских казармах, что располагались близ Фрязинова, на вологодских окраинах.
– Кажется, выход найден, – засмеялся Смородинов…
Случайный пожар в казармах вологодского гарнизона мог навлечь на обывателей тяжкую повинность “воинского постоя”, отчего немало бы настрадались жители. Представьте, живете вы себе со всем семейством, вдруг в вашу квартиру вселяют двух-трех солдат: терпи их, корми их, пальцем не тронь, гляди, чтобы с комода что не стащили на выпивку. Вот от такого постоя Смородинов и выручил вологжан, заодно он выручил и военное начальство, предложив для размещения бездомных солдат свой проклятущий дом-усадьбу во Фрязиново.
– Дом прекрасный, теплый, крыша не протекает, печи исправные, не дымят, кухня под боком, – сказал он генералу Иванюкову, – одно лишь неудобство – это его мрачная репутация.
– Знаю, извещен, – отвечал генерал. – Но русского солдата нечистою силой не запугаешь. Мы сами с усами, и любого беса изгоним за рубежи с позором, как изгнали даже Наполеона! А посему, Николай Петрович, душевно благодарим, думаю, в вашей усадьбе разместим целую роту капитана фон Ульриха.
Услышав это имя, Смородинов даже похлопал в ладони:
– Браво, мой генерал… браво-брависсимо!
Бравый капитан фон Ульрих был офицером еще “гатчинской” породы, а выучки аракчеевской, способный всех бесов, домовых и дьяволов остричь под одну гребенку, чтобы потом, опозоренных, выстроить их строго по ранжиру, указав “не дышать!”. Чеканным строем, колыша ряды отточенных штыков, марширующая колонна вливалась в распахнутые настежь ворота смородиновской усадьбы, барабаны гремели, а hсолдаты распевали – упоенно:
Грянули, ударили,
па-анеслись на брань
и в секунду с четвертью
взяли Эривань.
Ать-два, эх-ма!
Эх-ма, ать-два!
Ульрих выступил перед ними с воинственным призывом.
– Эти трусливые штафирки, – сказал он, – распускают в городе зловредные слухи о каких-то там призраках, живущих вот в этом доме, но вы никого, братцы, не слушайте, а сразу – сажай на штык, лупи прикладом, чтобы всем чертям тошно стало.
– Урра-а! – браво отвечали ему солдаты…
Рота разместилась в господском доме, в “молодецком” флигеле была устроена кухня, где варили щи с мясом и кашу, в печах душисто и сытно выпекались солдатские хлеба. Вот уж радовались солдаты: после опостылевшей казармы оказались в покоях купеческих, за нуждой не надо во двор по ночам бегать, все было под боком, аж душа радовалась, а девки из соседнего села уж таки оказались пригожими, таки согласливые, – прямо чудо, а не девки.
По вечерам дом во Фрязиново гремел от боевых песен:
Солдатушки, бравы ребятушки,