– Время! Начинай… – волновалась палуба.
Опять прибыли гости с дамами. Соревнование накаляло азарт, ибо плавающие на линкорах кровно (почти страдальчески) переживали за свою бригаду, крейсерские же на руках носили Безголового, которого так любили, так уважали, что только медом еще не мазали.
Семенчук нервничал. Наконец с башни было объявлено:
– Внимание! Сейчас состоится схватка, которая решит, кому ехать на общефлотские соревнования… Выступают: от бригады линейных сил – гальванный унтер-офицер первой статьи Трофим Семенчук, призыва девятого года… (Не дали закончить – кричали «ура» свои ребята, с дредноутов.) От бригады крейсеров… (Опять буря восторгов.) От бригады крейсеров – кочегар второй статьи Игнатий Безголовый, призванный в четырнадцатом из запаса.
Ударила рында, заменявшая гонг. Матросня замерла, разинув рты, когда тяжкой поступью, слегка вразвалочку, вышли на ковер прославленные борцы. Как положено, сделали они друг другу четкое «лесалю». Встали в позу «ангард». Внаклонку. Левая нога при этом – вперед. А правая рука сразу начинает искать запястье руки противника – для захвата его.
Итак, борьба началась. Семенчук видел перед собой низенький лоб кочегара. Из-под опаленных возле котлов бровей на него – в зорком прищуре – глядела узкая щелка враждебных глаз.
– Семенчук, хватай его! – подбадривали линкорные.
Но собралось здесь немало и ребят с крейсеров.
– Безголовый, шмякни линейщика, как лягушку!
Офицеры призывали к порядку. Дамы лорнировали борцов.
Ура! Есть! Семенчук уже держал запястье Безголового. Доля секунды. Стремительный перехлест тела – бросок «тур-де-тет».
Громадная туша кочегара, издавая запах пота, скользит вдоль спины гальванера, ловко переводимая им в партер.
Так. Хорошо.
Теперь следует двойной зажим. Шея у Безголового – будто отшлифованное бревно. Никак не взять. Пальцы с нее соскальзывают, как с телеграфного столба. С колоссальным напряжением Семенчук все же умудрился собрать свои пальцы в замок на этой шее.
Дело сделано. Даже не верилось.
– Ломай крейсерского борова! – орут ему приятели…
Семенчук уже ощутил, что его противник начинает звереть. Дикая, первобытная сила его не сдавалась. Безголовый легко пришел на «мост». Перевел себя в «тур-де-бра», молотя по ковру ногами, словно мотылями паровой машины. Семенчук понял, что победа, если она и состоится, то лучший ее вариант – ничья. Но корабельная братва ничьей не простит… Здесь не та публика: или повали, или сам ложись! А ничьей не нужно. Не затем собрались.
– Игнатушка, не выдавай!
– Трошка, покажи класс!
Один прием за другим – призы, парады, скамейки. Семенчук хотел забить врага своей техникой. Но каждый раз его мастерство (и его немалая сила) встречали обратный натиск могучего опытного борца.
Из узких лезвий глаз Безголового струилась ненависть к противнику… Еще туше! Опять туше! Семенчук сумел бросить Безголового на ковер, тот стоял на четвереньках – нерушимый, словно Николаевский чугунный мост через Неву…
Борьба. Пот. Сила. Пыхтенье. Время… Гвалт!
Эта галдящая братва, эти офицеры в первых рядах, эти нарядные красавицы в шляпах, украшенных гроздьями цветов, – никто из них не знает сейчас, во имя чего борется 1-я бригада линейных сил Балтийского флота… «И пусть не знают!»
От страшного напряжения на туловище Безголового вдруг с треском лопнуло трико, обнажив его существо с тыла. Семенчук по-прежнему стойко выдерживал соперника в партере, а тот выставил себя на всеобщее обозрение. Семенчук его не отпускал. Молодые ребята-мичмана – те просто катались от хохота. А солидные каперанга были искренно возмущены подобной картиной:
– Это… ни на что не похоже! Павиан какой-то… Уберите этот срам! Как можно? Здесь же находятся дамы…
Никак не ожидавшие такого афронта дамы деликатно отвлеклись, рассматривая благородную гладь моря. Только одна восторженная курсистка (кажется, дочь адмирала Свешникова) вперилась в корму Безголового как зачарованная…
– Давайте гонг! – приказал адмирал Свешников.
Ударила рында, объявляя вынужденный антракт. Перерыв в борьбе буквально обрушился на Семенчука, как бедствие. Он понимал, что вторично ему вряд ли удастся так ловко захлестнуть противника. Борцов увели в каземат противоминной батареи. Семенчук, слабо надеясь на свою победу, решил попробовать с другой стороны:
– Слушай, приятель, мне очень надо попасть в Питер…
– А! – одним звуком отозвался Безголовый.
– У меня там невеста… ждет… понимаешь?
– У? – вроде удивился тот.
– Надо… Как бы тебе объяснить? Надо…
– О!
– Уступи. Ста рублей с линкоров не пожалеем…
– Ы, – ответил ему Безголовый, пролезая в новое трико.
Гонг!
На этот раз он обрушил Семенчука на ковер плашмя, сразу на две лопатки. «Севастополь» содрогался от рева матросов:
– Подножка была! Не по правилам…
– Верно все! Ногу не тронул… – кричали крейсерские.
Семенчук встал с ковра и… заплакал. Плачущего борца повели к трапу дружки-приятели и поклонники. Публика еще долго неистовствовала, но уже ничто не спасет положения. Семенчук-то ведь лучше всех знал, что подножки не было. Все правильно!
* * *
Сильный ветер взмывал воду гельсингфорсского рейда. Рвало с голов бескозырки – колесами они долго еще катились по волнам, намокая, и утопали. Стучали на ветру, словно пушечные громы, брезентовые чехлы мостиков. Под бортами линкоров мотало и било на волне дежурные катера и вельботы.
Семенчук обратился к вахтенному офицеру, мичману Карпенко:
– Девка тут одна… финка, которая все Колю своего сыскивала. Заплыла за «Петропавловск» и… боязно за нее.
– Ах, наша прекрасная Ундина? Хорошо – в шлюпку!
Искали Русалку весь вечер, а ночью лучи прожекторов зловеще скрестились над рейдом. Нашли ее лишь под утро возле каменистого острова. Она казалась прекрасна и сейчас – даже мертвая. Но только теперь матросы заметили, что она уже давно беременна.
В глухую августовскую ночь на окраине Брунспарка в Гельсингфорсе восемь матросов, сняв с поясов ремни, стебали ими девятого. Тяжелые медные бляхи, насыщенные с испода свинчаткой, остро рассекали воздух над головами. Бляха матросского ремня – оружие страшное, делающее из человека рубленую котлету.
– Слышал, Володя? – спросил Семенчук. – Говорят, что вчера финская полиция мертвого с нашей бригады подобрала в парке?
– Ша! – отвечал Лопухин. – Это и был тот самый Коля…
* * *
В августе немцы через Ирбены рванулись на Ригу!
Колонны Гинденбурга маршировали отлично.