— Ты где околевал, скважина, косая? — спросил он. — Тебя еще в прошлом месяце с полетучкой ждали…
В прошлую навигацию 1903 года Гижигинский залив, что расположен в самом гиблом углу севера Охотского моря, забило плотными льдами, отчего корабли не могли доставить в Гижигу продовольствие — теперь в городе люди умирали. Исправник сдернул с нарт Паратунга мешок с полетучкой и потащил его к избе гижигинского казака Власьева.
— Игнатушко, — сказал он ему, — твоя очередь. Езжай, милок, до Петропавловска да передай на словах тамошним, что мы здесь ложки да миски давно уже вымыли, а теперь зубы на полке сложили и одного бога молим…
Власьеву предстояло сделать большой крюк, огибая на собаках Пенжинскую губу, потом завернуть к югу — как бы въезжая в Камчатку со стороны ее северного фасада. Но голодные собаки пали в пути, казак едва доволочился до коряцкого стойбища, где и слег в лихорадке. Очнувшись, позвал хозяина юрты.
— Слушь, мила-ай! Кати далее за меня, а я у тебя в гостях помирать останусь… Есть там в Петропавловске начальник такой — Соломин, ему полетучку отдай, да не забудь сказать, что гижигивские людишки коре березовой рады-радешеныси…
Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается: на весь этот путь от Николаевска-на-Амуре до Петропавловска-на-Камчатке ушло три месяца!
Была как раз ночь с 22 на 23 апреля, когда коряцкие нарты затормозили возле крыльца уездного присутствия. Каюр начал барабанить в запертые двери.
Исполатов проснулся первым.
— Наверное, полетучка, — сказал он, быстро одеваясь. — Вы не торопитесь. Я сейчас открою…
Полетучка лежала на столе, а коряк ждал награды. Соломин налил ему водки, сверх того из своего кармана одарил тремя рублями, после чего велел идти в карцер — отсыпаться:
— Там тепло, и никто тебе не помешает…
Взломав на мешке печати, он изъял из него почту. Исполатов помог отсортировать казенную корреспонденцию от частной. Внимание привлек пакет с красным штемпелем:
«Срочное отправление — нигде не задерживать». Заметив, что Андрей Петрович волнуется, траппер сказал ему:
— Не переживайте заранее. Какая-нибудь официальная ерунда, а начальство всегда радо пороть горячку.
— Но я не привык так жить, чтобы от самой осени до весны не знать, что произошло в мире…
Прочитав короткое извещение, он опустил руки.
— Что там?
— Война. Япония все-таки посмела…
— Кому же сопутствует успех победы?
— Я тоже хотел бы знать. Но об этом — ни слова. Война-и все. Оповещать нас в подробностях сочли излишним. — Ему вспомнились слова польского писателя Серошевского, оказанные им в Хакодате. — Но как этот лилипут осмелился схватиться с Гулливером?
— Не советую обольщаться, — ответил Исполатов. — Мы же не знаем, как обстоят дела, а потому Камчатку надо сразу же изготовить к обороне от возможного нападения.
— Придет первый пароход, и все узнаем!
Траппер предостерег Соломина:
— А если в эту навигацию не будет в Петропавловске ни первого, ни даже последнего парохода?
— Шутите! Такого быть не может. Наконец, канонерская лодка «Маньчжур» никогда не оставит нас в беде.
— Но морская блокада Камчатки — вещь вполне реальная. Лучше от начала проникнуться убеждением, что мы надолго отрезаны от России, будем отныне полагаться лишь на свои силы.
— Где вы видели на Камчатке эти силы?
— Конечно, не в четырех же казаках Мишки Сотенного, а в населении Камчатки… Кстати, мука есть на складах?
— Пять тысяч пудов. Крупчатка.
— Подумайте, как отправить хлеб голодающим на Гижигу… А каковы, пардон, у вас отношения с Нафанаилом?
— Преотвратные.
— Сейчас годятся даже такие. Идите сразу к нему, и пусть он прикажет клиру трезвонить в колокола…
Через спящий город Соломин побрел к дому благочинного. Пурга притихла, высокие сугробы еще не были пробиты тропинками, идти было трудно. Соломин разбудил Нафанаила и сказал, что началась война с Японией. Благочинный в одних кальсонах сидел на перине, долго не мог подцепить на ногу шлепанец.
— А как столица-то ихняя прозывается? — зевнул он.
— Токио.
— Так в чем же дело? — сказал Нафанаил, пролезая в портки. — От этого самого Токио давно уже одни головешки остались.
Соломин вручил ему полетучку:
— Прочтите. Здесь насчет головешек ничего не сказано. Прошу ударить в колокола, чтобы собрался народ.
— Ударим! Так двинем, что Япония зашатается…
Рассвет уже высветлил небо над Авачинской бухтой, когда Петропавловск огласили певучие перезвоны. Жители не спешили на площадь. Они думали, что у царя, имевшего четырех дочерей, появился наследник, и сходились, уповая на то, что сходка завершится чтением торжественного манифеста и благодарственным молебном. Но когда собрались перед правлением, то по лицу Соломина догадались — «ниспослания благодати» сегодня, кажется, не предвидится. Андрей Петрович был в пальто нараспашку, ноги в валенках, шапку он заранее снял. Позванивая шашкой по ступеням, на крыльцо поднялся урядник Сотенный.
— Что стряслось? — спросил тихонько.
Соломин объяснил казаку: так, мол, и так.
— К тому и шло, — не удивился урядник. — Недаром самураи, будто мошкара, над Камчаткой тучами вились. Чуток вдохнешь поглубже — и сразу по десятку в нос забивалось…
Соломин кашлянул в кулак, начал деловито:
— Дамы и господа, дорогие сожители и мои любезные соотечественники! Оказывается, давно идет война, а мы живем и ничего не ведаем. Ничтожная Япония злодейски размахнулась на великую и могучую матушку-Россию! Здесь, — он помахал полетучкой, — изложен только сам факт войны, но, к сожалению, не сказано о том, как протекает эта война, заведомо несчастная для наших противников. Полетучка шла до нас четверть года, а потому можно надеяться, что за такой срок с Японией уже давно покончено. — Соломин перехватил сумрачный взгляд Исполатова и решил поправиться: — Но можно думать, что Япония еще не сдалась на милость победителя. И посему мы, населяющие русскую Камчатку, должны быть готовы и к тому, чтобы отразить любое неожиданное нападение в наши пределы… Вот я вижу, что в первых рядах обывателей стоят почтенные мужи, которые хорошо помнят, чем закончился налет англичан и французов на Петропавловск! Это было ровно полстолетия назад. Надеюсь, что и сейчас все мы, как единая дружная семья, встанем,.. встанем… как бастион… как…
Он почему-то вдруг растерял слова. На крыльцо без приглашения поднялся зверобой Егоршин и как бы нечаянно распахнул тулупчик, чтобы все видели погнутый в драке Георгий».
— Земляки! — увесисто произнес он. — Сейчас всякую ерунду надо оставить. Кто там из нас нормальный, а кто тронулся, — это потом выясним. Квашня поперла — только поспевай месить. Ежели дураками не будем, так отобьемся. Японец нам не новость — давно знакомы. А кого хорошо знаешь, того и лупцевать завсегда легше… Так не посрамим земли нашенской, родины камчатской! Хоша и примостилась она с краю стола России, да зато далече отселе видится — ажно Америка просвечивает, язви ее в корень и в таком самом роде!