— Куды ж эта гнида подевалась-то?
— Стекла лежат. А барона нету…
Один из гостей трактира высунулся в окно:
— Верно! Не видать паразита.
Исполатов допил шампанское и сказал:
— Не туда смотрите! Что вам далась эта улица?
— А куды ж нам глядеть? — удивился Плакучий.
— Гляньте дальше — из бухты исчезло и «Редондо»… Кажется, я начинаю верить в чудеса, — закончил траппер, честно расплачиваясь с трактирщиком за выбитые стекла.
В торбасах и фраке, твердой поступью он спустился во двор. Иногда ему казалось, что, если случится нечто, тревожное и размыкающее его с пропащим прошлым, тогда жизнь, еще необходимая ему, станет нужна и другим…
Где-то на окраине Петропавловска завели граммофон, и до Исполатова донесло хрипловатый басок певицы Вари Паниной:
Стой, ямщик!
Не гони лошадей, Нам некуда больше спешить.
Нам некого больше любить.
Люди с большим самообладанием могут творить чудеса, тогда как слабая воля исполнителей и недостаток настойчивости в значительной степени убавят результат.
Адмирал С. О. Макаров
Андрей Петрович был заранее уверен в победе русского оружия, и тут ничего не поделаешь: русский человек от самых пеленок воспитан на вере в непобедимость своего великого государства… Это убеждение окрепло в Соломине после посещения им в 1902 году города Дальнего, что располагался близ Порт-Артура. Архитектор показывал ему места среди новостроек, отведенные для плавательных бассейнов, площадки для игры в теннис и роскошные кегельбаны. Андрея Петровича тогда же удивило в планировке города заведение обширного зоопарка. В самом деле, когда строят вольеры для тигров и озабочены покупкою павлинов — это убеждает лучше пушек, глядящих с бастионных парапетов в безбрежие океана.
А теперь, читатель, представим громадные пространства от Читы до Владивостока (по долготе) и от Николаевска до Порт-Артура (по широте). Мысленно рассредоточим на этой необозримой территории 90000 солдат, расставим по холмам 148 пушек и выставим в кустах [8] пулеметов.
Много это или мало?
Да ведь это просто ничтожно… Именно с такими ничтожными силами Россия встретила вероломное и хорошо подготовленное нападение самураев. Русско-японская война исторически еще слишком близка нам, и порою кажется, что в ней все уже давно выяснено. Но это только кажется…
Для любого русского человека всегда останется неприятным вопрос: почему Россия потерпела поражение от Японии? Говорить о том, что, мол, государственный строй царизма был прогнившим и потому армию разбили, — это еще половина объяснения, ибо, как доказал опыт истории, прогнившие политические системы способны иметь победоносные армии.
Вопрос о поражении в войне с японцами слишком жгуч для национальной гордости великороссов. Именно поэтому разгром империалистической Японии в 1945 году был воспринят советскими людьми как закономерная расплата за неудачу своих отцов и дедов. Никто не спорит — да, война была одинакова чужда и русскому, и японскому простому народу. Но русская дипломатия уклонялась от войны, а японская военщина, вкупе с токийскими политиками, войну развязывала. Разгулявшемуся от легких побед над китайцами и корейцами самурайскому духу стало тесно на островах — Япония, вступая в рискованное единоборство с Россией, воевала, по сути дела, за право разграбления Китая, за подчинение Кореи, за ослабление русской конкуренции на берегах Тихого океана. Токио играл ва-банк: в случае японской победы Россия теряла большую долю своего международного престижа, а империя микадо безоговорочно вступала в ранг ведущих мировых держав…
Но все-таки почему Россия не стала победительницей?
Три воинских эшелона в сутки, которые могла пропустить по рельсам к океану Великая Сибирская магистраль, — вот едва ли не главная причина поражения. Отличная кадровая армия России даже не была стронута с западных рубежей, сдерживая угрозу возможного нападения двух заклятых врагов — Германии и Австрии! На полях Маньчжурии воевали главным образом солдаты, наспех взятые из запаса, и малоопытные казаки сибирских соединений; прославленная русская гвардия в бои брошена совсем не была… Мне думается, что это и есть вторая причина всех фронтовых неудач.
Но героизм русских воинов того времени воспет в песнях, которые вошли в боевой репертуар нынешних солдатских ансамблей. Щемящие вальсы-прощания до сих пор волнуют нас так, будто мы снова на гулких морозных вокзалах провожаем своих сестер и братьев на желтые сопки Маньчжурии, на зеленые берега Амура… Небывалая стойкость русского воинства истощила Японию до крайности, она была уже близка к поражению, когда Портсмутский мир спас ее, наложив пятно на знамена боевой славы России!
Однако, читатель, сейчас еще лето 1904 года — денно и нощно по стыкам рельсов Сибирской магистрали стучат колеса воинских эшелонов: это наши деды и прадеды едут погибать под Инкоу и Ляояном, многие из них потонут в плеске холодного океана… За два года войны через пламя сражений в Маньчжурии прошли полтора миллиона русских воинов (включая сюда убитых и выживших).
Японской армии помогала близость метрополии, превосходство ее флота на морских коммуникациях. Но японская армия, уже основательно измотанная, не могла выделить войск для захвата Камчатки, именно поэтому в Токио целиком рассчитывали на гарнизоны Шумшу и Парамушира; самураи уповали на те полмиллиона иен, что были собраны для предателя Губницкого, дабы он подготовил в Петропавловске «мирное положение». Попросту говоря, японцы платили Губницкому за то, чтобы он устранил на Камчатке возможность любого народного сопротивления.
Теперь мы вернемся к полету из окна барона фон дер Бриттена — агента американского, а не японского!
В загадочном исчезновении барона не было даже ничтожной доли мистики. Два американских матроса с транспорта «Редондо» как раз в тот момент подходили к трактиру Плакучего, дабы основательно выпить и закусить чем-нибудь солененьким. Вдруг над ними со звоном лопнуло оконное стекло, и, осыпая матросов осколками, на землю ляпнулся курляндский барон, потомок рыцарей-крестоносцев. Увидев представителя Камчатской компании в таком жалком виде, матросы мигом подхватили его и скрылись за домом Плакучего.
— Скорее на «Редондо», — велел барон матросам.
На ногу ему был наложен гипс, барон умолил капитана на всех оборотах следовать в Сан-Франциско — этим и объясняется почти молниеносное исчезновение из Петропавловска самого барона и транспорта «Редондо». По прибытии в Америку фон дер Бриттен был доставлен в госпиталь, откуда он дал срочную телеграмму в Петербург на имя министра внутренних дел. Барон депешировал самому Плеве, что на Камчатке воцарилась зловещая анархия, все жители, благодаря усилиям начальника уезда, поголовно вооружены, а ненормальное состояние Соломина угрожает серьезными последствиями той же Камчатке…