— А где же наши корзины?
— Ты забыл их на пристани в Дэдзима, голубчик. — Пьяная, безобразная старуха, кривляясь, вдруг начала хохотать, издеваясь над ним. — Ты забыл их в Дэдзима! — кричала она — Ах, как смешно… Но мы не забыли виски! А корзины забыли. Стоит ли возвращаться, если мы не забыли виски?
Близился праздник луны, большой и яркой. С высоты старого причала Коковцев видел, как внизу тихо колышется пленка нефти на поверхности гаванской воды. Лишь на какую-то долю секунды лицо Окини-сан повернулось к лунному свету, и он, казалось, узнал в ней черты прежней и невозвратной женщины… Пошатываясь, Коковцев доставал из карманов деньги.
— Это все тебе, — говорил он. — Видишь, как много? Здесь нам хватит надолго… Может, купим новые корзины?
Окини-сан распечатала вторую бутылку.
— Я давно не видела столько денег. Да, мы купим громадные корзины, а наш кузнечик заживет в новой красивой клеточке.
Коковцев наотмашь ударил старуху по лицу. Она низко присела, но удержалась на ногах.
— Оставайся тут… пьяная ведьма. Я не могу больше так жить! Я ненавижу тебя и всю нашу постылую жизнь…
Бутылка выпала из рук Окини-сан, кулак ее разжался, и ветер развеял деньги над нефтяной пленкой воды.
— Я так и знала, — тихо сказала она. — Никто не может…
Со стоном вдруг обняла его — страшно крепко.
— А разве я могу? — раздался ее крик.
В кустах затихли цикады. Коковцев ощутил костлявые ключицы, исчахшую грудь уродливой старухи.
— Прости, — ответил он ей, плача.
— А ты не виноват. Виновата лишь я, рожденная в ужасный год Тора… Ты сам должен простить меня!..
В поведении женщины что-то изменилось.
— Ты не можешь? — переспросила она. — А я?
Над Иносой разгорались огни, слышалась музыка.
— Отпусти меня, — сказал Коковцев.
Стоя спиною к обрыву причала, женщина склонялась над морем, продолжая удерживать его в своих объятьях.
— Не бойся… не надо, — шепнула она.
Только сейчас его охватил ужас.
— Не держи меня! — успел крикнуть он.
Короткий всплеск и холодный мрак. Третий раз в жизни море забирало его к себе. Он не вытерпел, жадно заглотив воду в легкие. Угасающее сознание еще было способно отметить, что Окини-сан, припавшая к нему, вдруг захотела вернуться обратно.
Куда? К своей лачуге? К свету луны? К своему кузнечику?..
Коковцев сам удержал ее на илистом дне гавани, забросанном бутылками, разложившейся падалью и консервными банками. Там, среди отбросов большого города, они и затихли, еще шевелясь и вздрагивая в агонии, пока глаза не закрылись в усталом сне — глубоком и безнадежном.
Где-то очень далеко звучала веселая музыка.
Жизнь продолжалась, но это была уже не их жизнь!
* * *
Через несколько дней местная газета коротко сообщила в числе городских происшествий, что море выбросило два трупа. Полиции удалось опознать в них известную когда-то куртизанку из Иносы по имени Окини-сан и русского адмирала, имевшего честь удостоиться от божественного микадо ордена Восходящего Солнца.
Больше ничего. А больше ничего и не надо!