По сводкам Совинформбюро в те дни было не понять — кто убегает, а кто догоняет, так все было сокрыто флером секретности, но даже без царя в голове все-таки мы догадывались, что на юге творится что-то неладное. Многое забылось, но почему-то врезался в память лишь один день. Всех нас, предвкушающих близость ужина вдруг загнали в актовый зал Экипажа; наверное, для «затравки» сначала нам показали фильм «Оборона Царицына», в котором молодой и веселый Сталин отважно и гениально сокрушал всех врагов революции. Фильм закончился. В зале включили свет. Мы уже начали обсуждать, какая ждет нас каша сегодня, перловая или овсяная, но…
— Сидеть на местах! — было приказано.
Из зала нас не выпустили, а возле дверей, чтобы никто не убежал, встали наши старшины, чем-то озабоченные. Мы ждали. На сцену поднялся комиссар флотского Экипажа.
— Встать! — окрик команды. — Слушай приказ № 227…
Безо всякого предисловия комиссар приступил к чтению знаменитого ныне приказа, который долго-долго скрывался потом от народа, как скрывали потом и полеты НЛО над нашими головами. До сих пор, честно говоря, не пойму, с какой целью нас тогда «оглушили» этим приказом? Хотели, чтобы мы прониклись ответственностью? Или для того, чтобы робкие отказались от звания юнги? Не знаю. Я был тогда еще слишком глуп и наивен, но доселе помню, что каждое слово этого приказа, не ко сну будь он помянут, буквально впивалось в сознание. Каждая его фраза глубоко западала в душу, и все мы тогда поняли, что теперь шутки в сторону, перловая там каша или овсяная, но дела нашего Отечества очень плохи, а главное сейчас — НИ ШАГУ НАЗАД!
Слова приказа рушились на нас, словно тяжелые камни. Прошу не считать меня сталинистом, но мне и доныне кажется, что Сталин в те дни нашел самые точные, самые весомые, самые доходчивые слова, разящие каждого необходимою правдой. Без преувеличения я до сих пор считаю приказ № 227 подлинной классикой военной партийной пропаганды… Сталин писал:
«Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке… Такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам…
После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, — стало быть, стало меньше людей, хлеба, металла… У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.
Из этого следует, что пора кончить отступление.
Ни шагу назад!»…
Суровое время требовало суровых мер. В приказе № 227 Сталин призывал усилить дисциплину, беспощадно расправляться с трусами и паникерами, снимать с постов и судить начальников, допустивших отход с фронта, строго карать офицеров за оставление позиций без приказа свыше…
С нашей стороны — никаких вопросов, только молчание.
И никаких комментариев со стороны начальства.
— Головные уборы надеть. На выход… марш!
В ту же ночь нас посадили в трюмы корабля, чтобы доставить на Соловки. Перед отплытием меня отыскал отец, который тогда служил офицером на Беломорской военной флотилии. Он был как-то особенно мрачен, но мой поступок не осуждал. В эти дни проводилась добровольная запись моряков в морскую пехоту, которую готовили для боев в Сталинграде, и отец был в числе первых, кто поставил свою подпись под длинным списком добровольцев.
— Так было надо, сынок, — помню я его слова.
Свидание было кратким, и отец ушел, даже не оборачиваясь, чтобы в руинах Сталинграда сложить свою голову. Больше я никогда не видел его. Лишь недавно я узнал обстоятельства его гибели, что и толкнуло меня к письменному столу, дабы рассказать вам, ли, о Сталинградской битве.
С точки зрения большой стратегии ясен простой факт: русские армии убивают больше нацистов и уничтожают больше вражеского снаряжения, чем все остальные 25 Объединенные нации, вместе взятые.
(Из письма генералу Д. Макартуру Фр. Д. Рузвельт, от 6 мая 1942 года).
Ныне пойдем за Дон и там или победим и все от гибели спасемся, или сложим свои головы.
Дмитрий Донской (1380).
Почему так коротка память людская?
Вот и настали дни нынешние… Давно шаблоном стали слова, набившие нам оскомину: «Не забудем о Сталинграде!» А вот мне в это не верится. Ни черта мы не помним, все позабыли.
Два года назад, в день 23 августа, старая актриса по имени Вера Васильевна, которая еще до войны не сходила с подмостков сталинградского театра драмы, эта вот женщина, порядком хлебнувшая горя на своем веку, проснулась с ожиданием какого-то чуда… Ей ли, жившей на окраинах Бекетовки, откуда, как с высокой горы, был виден весь Сталинград, ей ли забыть тот день, когда Божий свет померк в глазах, а Сталинграда попросту не стало. Утром еще был город, а вечером исчез город.
Сейчас и город совсем другой, даже название у Сталинграда иное, и люди какие-то не такие, что были раньше, а ей, старухе, все не забыть того дня… Да и можно ли забывать?
Вышла на улицу. Спросила на остановке автобуса:
— День-то какой, знаете ли?
— День как день. А что?
— Страшный! Тут бы молиться всем нам…
Посмотрели как на сумасшедшую, мигом забили автобус и отъехали, не желая ничего помнить. Возле пивного ларька — шумно и людно. Дружно сдувается пена с кружек.
— Помните ли, какой день сегодня?
— Август. Кажись, двадцать третье. А что?
— Это день, который нам, сталинградцам, не забыть
— Праздник, что ли? — спрашивали старуху.
— Не праздник, а поминанье того великого дня.
Разом сдвинулись кружки — за день сегодняшний.
— Выпьем! Чего это «божий одуванчик» тут шляется? Наверное, из этих самых… о морали нам вкручивает!
Нет, никто в бывшем Сталинграде не желал помнить, что случилось 23 августа 1942 года. Вера Васильевна, почти оскорбленная, вернулась домой и включила телевизор:
— Должны же хоть с экрана напомнить людям, какой это день. День двадцать третьего августа… ради памяти павших!
«…показывали в этот день обычные передачи: разговор о перестройке, бюрократическом торможении, международные события. Показали сюжет из Белоруссии, связанный с памятью о войне. Но на воспоминания о двадцать третьем августа в Сталинграде времени не хватило…»
В новом Волгограде не помнили о трагедии Сталинграда!
— Грех всем нам, — сказала Вера Васильевна, заплакав. — Великий грех всем вам, люди, что забыли вы все страшное, чего забывать-то нельзя… нашим внукам знать надобно!