Именно в конце мая Родимцев встретил такую труппу смельчаков. Сначала из леса выкатились сразу шесть Т-34, за ними двигалась пехота, артиллеристы с матюгами катили руками свои пушки (без снарядов). Люк переднего танка открылся, из него выбрался генерал Гуров, помахал рукою Родимцеву:
— Открыли «новую эпоху», яти их мать… начальники! Даже в прошлом году таких разгромов не знали. А отчего? Решили, что немец дурнее нас, мы его пилотками закидаем…
Кузьма Акимович прошелся по броне танка, громко стуча по ней сапогами. С гусеницы генерал спрыгнул на траву:
— Задали мы работу историкам! Теперь они поковыряются в архивах, чтобы выяснить — кто виноват?
Родимцев за эти дни высох. Почернел от беды.
— Ладно. Пора думать — где остановить фрица?
— Кажется, нас ожидает кривая и большая излучина Дона. Где же еще, как не там, удобнее всего держать оборону?
— Тихий Дон… — призадумался Гуров. — А я всю жизнь мечтал Шолохова повидать. Чтобы он мне книжку свою подарил. Мол, «дорогому Кузьме Акимычу на память…». Теперь на глаза ему не покажусь! Вдруг он спросит: «Что ж ты, размазня паршивая, на мой Тихий Дон фрица за собой притащил?..»
Коротко бывало счастье тех, кто вырвался из окружения.
Особисты армии Тимошенко уже заводили на Гурова дело:
— Что-то подозрительно — как он из котла выбрался. Может, его немцы сами и выпустили… с заданием?
Вот тут Никита Сергеевич взорвался.
— Хватит сходить с ума! — закричал он на особистов. — Мало вам, что немцы столько народу перебили, так теперь вы тех, что недобиты, под свой трибунал суете… Что это за война такая, если человек воюет за родину, а в душе червяк шевелится: коли враги не убьют, так свои прикончат… Хватит! Доигрались. Вот результаты — сами едва живы, а враги радуются. Да, хватит…
За это время, пока случались наши несчастья возле Керчи и в безысходных боях под Харьковом, на периферии войны произошло немало событий, которые так или иначе, раньше или позже, но отразились на делах нашего фронта, и они, эти события, скажутся потом в самом пекле битвы за Сталинград…
* * *
Гитлер постоянно третировал своего союзника Муссолини, но и дуче не оставался в долгу, безумно радуясь каждый раз, когда вермахту влетало от русских. Поражение немцев под Москвою он приветствовал словами: «Вот и подуло блаженными ветрами Бородино и Березины…» А его зять граф Галеаццо Чиано тогда же записал в дневнике:
«Муссолини удовлетворен развитием событий в России, сейчас он даже не скрывает, что счастлив в связи с неудачами германских войск».
Политика дуче была примитивна, но понятна: чем больше достается фюреру на Востоке, тем независимее становится он, дуче! Такова была подоплека его романа о Гитлером, и теперь ясно, почему любое известие об успехах русских Муссолини встречал почти умиленно.
— Не все же нам! — говорил дуче. — Мой приятель тоже бегает по сугробам, наклав полные штаны.
Гитлер доказывал Муссолини, что судьба его завоеваний в Африке зависит от усилий вермахта в России. Исходя из этого, он снова забрал авиацию со Средиземного моря, обещая взамен самолетов прислать свои подводные лодки. «Отныне, — записывал в дневнике Чиано, — английская авиация будет господствовать нашем небе почти как в собственном…»
Муссолини навестил германский атташе Ринтелен.
— Запрос от Роммеля: почему не даете боеприпасов?
— Потому что ваша Германия не дает мне угля, необходимого для выплавки стали. У нас «снарядный голод». К тому же вы забрали из Италии ведущих инженеров на свои заводы…
Оставшись с зятем, дуче задохнулся от гнева:
— Фюрер, наверное, считает меня счастливым — Хотя бы уж потому, что его посол в Риме еще не дает мне пощечин…
В окружении Муссолини граф Галеаццо Чиано более всех ненавидел Гитлера и его оруженосцев. За год до нападения на СССР он серьезно помышлял о договоре Рима с Москвою, чтобы таким политическим жестом сорвать все планы Гитлера. Это ему не удалось. Не удалось и убедить тестя в том, что война Италии с Россией приведет к краху фашистского режима. Чиано, по мнению историков, был реальным и дальновидным политиком, но его руки были связаны женитьбою на Эдде, дочери Муссолини. Еще молодой человек, Чиано предвидел трагический финал — и свой, и своей семьи, а потому жил, как на пиру Валтазара, целые дни пропадая на пляжах с полуголыми красотками. В конце войны Муссолини привязал его к стулу и расстрелял как предателя со словами: «Ты изменил мне еще в ту ночь, когда впервые залез под одеяло к моей дочери…» Но перед смертью граф Чиано успел записать:
«Политика Берлина по отношению к нам (итальянцам) была сплошной цепью вранья, интриг и обманов. С нами всегда обращались не как с партнерами, а как с лакеями…»
Умный был человек, этот граф Чиано!
29 апреля дуче встретился с фюрером в Зальцбурге. Муссолини и сам любил поговорить, но Гитлер болтал и болтал, не давая слова сказать приятелю. Наконец, он стал оправдываться в поражении под Москвою, все сваливая на русские морозы:
— Это был не стратегический, а, скорее, нервный кризис. Под сильным воздействием русского климата мои генералы сначала потеряли здоровье, а затем и головы. Ах, какие были морозы! — воскликнул фюрер. — У наших танков лопались радиаторы, у солдат пальцы, носы, уши и даже веки глаз, отмороженные, падали на землю, как сухие листья с деревьев, что, конечно, вызывало приступы нервной паники…
— Это ужасно! — согласился Муссолини (он же и сберег эту речь Гитлера о «сухих листьях» в анналах истории).
Гитлер заверил дуче, что в наступившем 1942 году предстоит скорое падение Ленинграда и окончательный штурм Севастополя!
— Первый падет от голода, а на второй Манштейн обрушит всю мощь германской артиллерии самого крупного калибра…
Но при свидании в Зальцбурге фюрер сам просил Муссолини усилить войска КСИРа новыми дивизиями — и дуче обещал.
— Надо убрать и Джованни Мессе, — настаивал Гитлер, — этот генерал не мог взять даже Хацапетовки, но зато все время ругался с нашими генералами. Согласен и на Итало Гарибольди…
Полковник Кьяромонти, прибыв с фронта, хвастал дуче:
— У меня служил пулеметчик-сицилиец. В бою русские оторвали ему правую руку. И что же? Он нажал на спуск зубами и не разжимал их, пока от страшной вибрации пулемета у него не выскочили изо рта все зубы. Я сам, — говорил полковник, — потом собирал на снегу эти белые зубы без единой в них пломбы.
— Галеаццо, — позвал дуче зятя, — ты слышал, какие герои в нашей армии? Таких надо принимать в партию без кандидатского стажа! Кьяромонти, назови мне его фамилию.
Но фамилию тот… забыл. Главным театром войны Муссолини всегда считал фронт в Африке. Но, отчаянно цепляясь за барханы пустынь, за редкие колодцы и одинокие финиковые пальмы, Муссолини никак не мог отказаться и от войны в России; после свидания с Гитлером он готовил армию АРМИР, которая должна была в войне с русскими заменить его корпус КСИР.