Грянула музыка. Началось игральное действо под названием «Радость русского народа при появлении его Астреи». Сама же «Астрея» (с громадным флюсом во всю щеку) сидела в ложе, которая помещалась как раз напротив ложи французского посольства. Рядом с императрицей появился Воронцов, и маркиз с де Еоном уже не смотрели на сцену, — их занимала только царская ложа.
— Уверяю, — шепнул Лопиталь, — они говорят о нас… О, я бы дорого дал, чтобы подслушать их беседу!
— Я догадываюсь, о чем они рассуждают. Их взволновал проект Версаля, чтобы Россия дала Франции армию для завоевания Англии со стороны моря… Вам, маркиз, предстоит свидание в казенном доме; учтите — козыри в руках русских!
— Король сам просил Елизавету об этом.
— Елизавета тоже сама просила короля о многом…
* * *
Воронцов вызвал посла Франции к себе:
— Мы прочитали ваш проект и вполне согласны с гением Вольтера, который назвал его сказкой из «Тысячи и одной ночи»… Начнем с того, маркиз, что ни Штеттин, ни Одер, откуда вы предлагаете России отправиться для завоевания Англии, России не принадлежат. Что же касается наших войск, которые его величество король Франции просит выделить для него…
— Да, да! Вы, надеюсь, успели доложить императрице?
— Успел. Вот она и спрашивает: где это Версаль усмотрел наши свободные от дела войска? Российская армия бьется на громадных просторах — от Померании до Силезии! И, наконец, императрица препоручила мне задать вам, господин посол, один вопрос…
— Посол короля ответит за короля! — напыжился Лопиталь.
Воронцов усмехнулся:
— Боюсь, что не ответите.
— Отвечу!
— Тогда отвечайте: с каких это пор в Париже стали думать, что Россия находится в состоянии войны с Англией?..
Посол короля ничего не мог ответить за короля. Россия дала понять Франции, что вмешиваться в колониальную войну между французами и англичанами она не станет (у России в этой войне свои интересы).
Людовик был неприятно удивлен. У него уже все было готово для завоевания Англии: в Гавре и Дюнкерке стоял громадный флот для высадки десантов на Британские острова. Англичане же — люди опытные — не стали ждать хорошей погоды и вдребезги разнесли все эскадры Людовика, так и не отплывшие от берегов Франции. Но мысль о завоевании Англии не оставляла Людовика, и де Еону еще предстоит немало потрудиться над этими королевскими химерами. Но об этом мы расскажем позже, а сейчас вернемся к извечной теме любви.
* * *
Поздно вечером с куртага возвращалась к себе великая княгиня. С вечера шел дождик, теплый и приятный, в воздухе парило (к грибам, к ягодам, к грозам), а за деревней Тярлевой карета Екатерины, дребезжа стеклами в рамах, застряла в колдобинах. Четверик лошадей, пластаясь брюхами над лужами, никак не мог вырвать колеса из баламутной слякоти.
— Настегни еще! — крикнула Екатерина кучерам… —. И вдруг какая-то сила подняла карету на воздух, аккуратно переставив ее на сухое место. Екатерина глянула в заднее слюдяное оконце: Григорий Орлов, вытирая руки, запачканные о дышло, подмигнул ей — как и в тот, первый раз. Лошади радостно взяли рысистым наметом, а Орлов резво вскочил на запятки.
Всю дорогу шла перестрелка глазами через муть оконца. Посмотрят друг на друга и — смеются… Так и ехали! Но возле самого дворца Орлов будто сквозь землю провалился, и Екатерине вдруг стало грустно. Ей даже подумалось, что врут люди, воспевая безумную храбрость Орлова, — сейчас-то он чего испугался?.. Встречи с мужем ее? Или голштинских караулов?.. Она прошла к себе. Камер-фрау Шаргородская принесла свечи, взбила подушки на постели великой княгини.
— Идите, милая, идите! — И Екатерина отстегнула пояс…
Окно открылось; перекинув ногу через подоконник, в комнаты упруго и неслышно соскочил Орлов. За его спиной шумела чистая, обмытая дождями листва. Оба молчали. Екатерина собралась с духом. Открыла комод, на дне которого муж ее устроил потайной склад бутылок. Плеснула вина: себе — на донышко, а Орлову — полную чашку.
— Виват, гвардия! — рассмеялась она, счастливая безмерно…
Начинался новый ее роман — самый решительный в жизни этой женщины. Однако не надо думать, что он зиждился исключительно на любви. Это неверно; роман был политический, — именно Орлов, неустрашимый русак с громадными связями по гвардии, и должен был подсадить ее на престол России.
Под этот роман Гришка Орлов кредитовал себя теперь направо и налево. Все давали: от лакея в царской конюшне до графа Сен-Жермена, который скоро появился в Петербурге, как всегда таинственный. Читатель помнит «Пиковую даму» Пушкина? «Тройка, семерка, туз…» Вот этот самый Сен-Жермен и стал другом Орлова. Историки до сих пор спорят: чей шпион был Сен-Жермен — версальский или берлинский?
Если задуматься, то какое странное было время! Где-то клокотали страсти, творили Сумароков и Ломоносов, Петербург отстраивался, хорошея, первые ученики Академии художеств с робостью присели за чистые мольберты, медные губы Сен-Жермена пророчили загадочно, а Петербург расцветал в огнях праздничных салютов:
Виват, Россия! Виват, драгая!
Виват, надежда! Виват, благая!
Победы русского оружия украшали Россию… А лето в этом году было знойное. И очень рано поспела в Петергофе клубника. В оранжереях вельмож, в Мартышкине и под Стрельной, отлично вызревали померанцы и ананасы.
В разгар лета 1759 года Петр Семенович Салтыков двинул свою армию в поход из Познани, имея три задачи: соединиться с австрийцами, испортить немцам канал у Франкфурта и попытаться совершить набег на Берлин. Конференция связала крылья генерал-аншефу приказом строжайшим, чтобы он следовал советам венского маршала Дауна (побеждавшего медлительностью). Петр Семенович имел свои взгляды на кампанию, желая — как он сам говорил — «баталю дать». Эта «баталя» предназначалась им лично королю прусскому!
Против армии Салтыкова король поначалу выставил армию графа Христофора Дона, очень опытного полководца, сообщив ему:
— Я здесь, в Богемии, превратился в цепного пса и сторожу каждое движение прохвоста Дауна. Увы, счастие разбить русские колонны передаю вам, Дона! Старайтесь излупить их на марше…
Салтыков сразу оказался в трудном положении:
— Даун-то не идет к нам.
Штабные люди предложили ему самому выйти навстречу Дауну.
— Не могу, — отвечал Салтыков. — Тогда мы откроем для Фридриха земли Восточной Пруссии, нами завоеванной. Хуже того: король тут же отсечет нас от Познани и магазинов…
Скорым маршем русская армия настигла эшелоны Дона. Кавалерия Салтыкова рассекала дороги, наскоком врывалась в прусские города. Это был ряд мелких, частых болезненных ударов. Прекрасная подвижная армия Дона, закаленная в битвах за Померанию, была растеряна. Салтыков, как опытный фехтовальщик, окружил ее сеткой уколов. Не выдержав, армия Дона побежала. Фридрих в отчаянии заломил руки: