Тотлебен же, по прибытии Чернышева и Панина, сделал вид, будто и знать их не знает. Он продолжал действовать в одиночку, но сумел выклянчить у Чернышева девять тысяч человек. Себя усилил, а соперника ослабил! Затем Тотлебен стал выискивать в обстановке момент, а в Берлине — лазейку. Честного боя с открытым забралом он не признавал.
Чернышев же верхом вымахал под самые стены Берлина:
— Эй, немцы! По чести говорю вам: открывай ворота! На что ему ответили с пушечных верков:
— Мы откроем Берлин, только увидев своего короля.
— Взгляните на мою кобылу, — хохотал Чернышев. — Разве не узнаете кобылы своего короля?
Лошадь под генералом была действительно из королевских конюшен Фридриха. Где он достал ее — об этом Чернышев болтать не любил. Вызывающее поведение его озлобило немцев, и пушечное ядро, дымно воняя, рухнуло неподалеку. Острой щебенкой и песком сыпануло в лицо… Он отъехал к лагерю, — это была его рекогносцировка, — Чернышев как следует рассмотрел ворота.
Берлин, главная кузница всей боевой мощи Фридриха, лежал перед русскими весь в зелени садов, розовея по утрам черепицей и дымя трубами арсеналов, литейных цехов и сукновален. В очень узком кругу друзей, с Петром Паниным во главе, Захар Григорьевич Чернышев решил:
— Завтра в семь, едва рассветет, быть штурму Берлина! Сигнал для армии — три выстрела горящими брандскугелями…
Чернышев по старшинству своему приказал Тотлебену подойти с корпусом на подмогу для штурма. На что Тотлебен ответил, что этим предложением его так обидели, что теперь он горько рыдает, — и приказа не исполнил. На второй приказ Чернышева — передвинуть легкую конницу за реку — Тотлебен даже не ответил.
Вскоре к Берлину спешно подошел австрийский корпус Ласси. Сразу усложнилась задача Тотлебена: у него появился лишний соперник! Тотлебен обдумывал вопрос: как принизить значение Чернышева и Ласси, а самому стать главным?
И вот ночью, втихомолку, Тотлебен прокрался между корпусами Чернышева и Ласси. Этим маневром он прервал между ними связь, сам занял центральное положение, и теперь без его содействия не могли действовать остальные войска. Из этого видно, что даже в полевой тактике можно быть интриганом и карьеристом!
Далее Тотлебен — по секрету ото всех — послал в Берлин трубача с письмом в прусский военный совет. Тотлебен передал совету план штурма Берлина, разработанный Чернышевым, и предложил немцам задуматься над своей судьбой… Трубач объявил:
— Благородный генерал Тотлебен скорбит душою за вас. Если будет штурм
— Берлин подвержен станет ужасам от Чернышева и австрийцев. Но если вы сдадите Берлин лично Тотлебену, тогда он берет ваш город под свое покровительство.
Наступал рассвет перед штурмом («невозможно довольно описать, с какою нетерпеливостью и жадностью ожидали войска этой атаки: надежда у каждого на лице живо обозначалась»), Музыканты уже были наготове, чтобы играть; барабаны и литавры вышли вперед, дабы суровой музыкой войны воодушевить атакующих. Врачи разложили на траве свои страшные корнцанги для вынимания пуль из тела, роса покрыла ужасные их ножовки для ампутаций… Все замерло в напряжении: вот-вот вырвутся из пушечных пастей три горящих брандскугеля
— и тогда.., тогда все решится!
Чернышев глянул на свои часы, что болтались в кожаном кисете у золотого пояса.
— Примкни багинеты к ружьям! — скомандовал он. Но из утренней прохлады, от Галльских ворот, вдруг затрубили рожки парламентеров. Тотлебен уже принял от берлинцев условия капитуляции. Еще в три часа ночи он вошел в Берлин, сменил гусарами караулы на гауптвахтах и при воротах, а сам двинулся к дворцу короля… Темны закоулки людской подлости!
Бой, правда, вспыхнул. Но этот бой начался между русскими и австрийцами — за обладание воротами Галльскими и Бранденбургскими. Чернышев велел уступить ворота корпусу Ласси, а сам поскакал на форштадт, где его ждал бригадир Бахман.
— Ты кто таков?
— Я комендант Берлина, — отвечал Бахман.
— Какой дурак тебя назначил в коменданты?
— Мой начальник, генерал Тотлебен.
Повидав Тотлебена, Чернышев чуть не избил его:
— Вам бы кур воровать, а не города брать! Капитуляция прилична, когда ее диктует сила оружия, а не воровство тихонькое. Где гарнизон немецкий? Куда наши пленные подевались?
Тут стало ясно, что весь гарнизон Берлина Тотлебен выпустил; прусские войска, при знаменах и при оружии, быстро уходили на Шпандау, гоня перед собой и русских пленных офицеров. Чернышев, сам хлебнувший горя в плену прусском, этого не стерпел.
— Петра Иваныч, — велел Панину, — бери конницу, измельчи весь гарнизон в капусту, засоли в бочках и бочки сюды прикати!
— Но условия капитуляции того не допускают, — помертвел от бешенства Тотлебен. Чернышев плюнул ему под ноги.
— Видал! — спросил, на плевок показав. — Вот твои условия…
В стремительном набеге русской кавалерии закончил свое бесславное существование гарнизон прусской столицы.
Бой под Шпандау был очень жарким — с огнем пушек и сабельным визгом. Кто не сдавался — того рубили, кто сдавался — того гнали в тыл. Никого из русских не устраивало «то прозаическое, будничное вступление в Берлин, которое подготовил и осуществил Тотлебен». Русские войска в занятии Берлина видели конечный результат кровавой тяжбы; для России «быть в Берлине» означало вздохнуть полной грудью, словно облегчая себя после изнурительной борьбы с врагом…
Совсем не так думали о Берлине австрийцы: для них Берлин оставался лишь городом, богатым и нарядным, из которого надо брать все, что можно утащить с собою. И если Чернышева отделяла от Тотлебена политическая сторона дела, то венский корпус Ласси стал прямо враждебен русским войскам в Берлине по соображениям человеческой морали…
* * *
Тотлебен потребовал с Берлина контрибуции в четыре миллиона. Да не новой «эфремовской» монетой, которая худа, а старой. Тогда берлинский банкир Гоцковский бряк-пул на стол генерала мешки с двумястами тысячами талеров.
— Подарок вашим войскам, — объяснил он, подмигивая. Тотлебен ссыпал деньги в свои сундуки, и контрибуции сразу были снижены до полутора миллионов. Немцы выдали только одну треть суммы, а на миллион таллеров подсунули.., вексель!
— За нами не пропадет, — посулил Гоцковский. — С этим векселем вы можете прийти к нам и через сто лет: свое получите.
Австрийский генерал Ласси нагрянул в дом Тотлебена.
— Мой нежный друг, благородство всегда отличало воина от купца, — напомнил он Тотлебену о своей доле.
Тотлебен, сильно страдая, отсыпал ему 50 тысяч талеров, и храбрый Ласси чуть не загрыз его тут же. Он писал в Вену, что с русскими скаредами нельзя иметь никаких дел, ибо этим варварам недоступно понимание рыцарских принципов. Скандал из-за денег стал широко известен: историки Австрии кормились на нем не одно столетие, грязью обливая армию России… Но какое отношение к русской армии мог иметь фон Тотлебен, уроженец Тюрингии, помещик Померании, камергер Саксонии (титул графа получивший, кстати, от самой же Вены) и шпион Фридриха под ј 1284?..