— Прекрасно.
Она не заметила фальши в моем голосе. Тем лучше. Я решил не говорить ей, что за нами следят. Это признание повлекло бы за собой другие, слово за слово, пришлось бы сказать и о смерти Олафа.
— Что, если мы поужинаем в кухне? — предложил я, сознавая, что мне катастрофически недостает естественности.
— Мы же всегда едим в кухне, — удивилась она.
Надо было срочно брать себя в руки, глядя на меня, она не могла не заподозрить неладное. Я сел и подумал, что бежать уже поздно. У нас больше не было выбора. Последняя мысль меня успокоила. Пока есть надежда на спасение, я нервничаю, дергаюсь. Когда же понимаю, что ее нет, — становлюсь невозмутимым и милым. Если беда неминуема, остается только радоваться жизни.
Сигрид поставила на стол тарелки и хлеб в корзинке.
— Я принесла бутылку «Круга», — сказала она, показывая на ведерко со льдом. — Оливковое масло и базилик — мне показалось, что красное вино к этому блюду будет ошибкой, а белое я не люблю.
— Вы правы. С какой стати нам пить что-либо кроме шампанского?
— Вы не боитесь, что вам надоест, мы столько выпили его сегодня?
— Нам ведь хочется.
— Верно. Слушать надо только свои желания.
Я открыл бутылку, подумав, что эта фраза может далеко меня завести. Первый глоток я сделал с благоговением: как-никак это был «Круг» 1976 года.
Сигрид села за стол напротив меня и принялась за еду.
— Я не посолила, это же клубника. Можете поперчить, если хотите.
— Ммм, объедение.
— Да, базилик хорошо сочетается с клубникой.
Я быстро смел все, что было в тарелке. Легкая закуска не утолила даже первого голода.
— Вы уже закончили? — изумилась хозяйка; сама она ела так медленно, что хоть плачь.
— Закончил. Полагаю, вы этим блюдом будете вполне сыты?
— Да.
— Значит, я могу вас не ждать, если хочу еще поесть?
Она только посмеялась моей неотесанности. Открыв холодильник, я выложил на стол массу снеди сверх программы и стал уписывать за обе щеки ветчину, корнишоны, тараму, селедку и бургундский деликатесный сыр, выдержанный в виноградной водке. На осадном положении у меня разыгрался зверский аппетит.
Сигрид аплодировала мне, точно на спектакле. Мы оба были в превосходном настроении.
— А вам с Олафом случалось когда-нибудь бывать в окружении на этой вилле?
— В окружении?
— Злодеев, которые шпионили за вами и не давали вам выйти?
Она расхохоталась:
— Увы, нет.
— А давайте представим, будто это происходит сейчас?
— Зачем?
— В жизни должно быть место вымыслу. Будем как дети. Это порой дает интереснейшие результаты.
— В Токийском дворце я видела что-то на эту тему.
— Вот-вот. Приступим к практическим опытам по примеру Токийского дворца. Это будет хэппенинг. Давайте стараться, чтобы нас не видели с улицы.
— Значит, в гостиную нельзя.
— Нельзя, нельзя. Поднимемся в вашу спальню.
Не дав Сигрид опомниться, я сунул ей в руки оба фужера, подхватил ведерко с шампанским и взлетел по лестнице. Когда она открыла дверь своих покоев, я с видом заговорщика проскользнул туда первым.
— Вы уверены, что не придумали все это, чтобы иметь повод войти в мою комнату?
— Полноте, Сигрид, если бы я просто хотел войти в вашу комнату, я бы без обиняков попросил вас.
— Окна вашей комнаты выходят на улицу, — заметила она, нахмурив брови.
— Вы думаете?
— Вы сами это прекрасно знаете, Олаф. Вы это затеяли с расчетом провести со мной ночь.
— Что вам в голову взбрело?
— Я знаю, что говорю. Шведские нравы куда свободнее наших.
Мне вспомнились презервативы в кармане ее почившего в бозе супруга. Не зная, что сказать, я разлил шампанское и протянул ей ее фужер.
— За что пьем? — спросила она насмешливо.
— За мое уважение к удивительной женщине, принимающей меня под этим кровом.
— И как же вы намерены меня уважать?
— Не делая ничего, чего вам не хочется.
— Знаю я такие авансы.
Мне было совершенно необходимо остаться с ней. Я понятия не имел, что на уме у соглядатаев, и знал лишь одно: что хочу защищать Сигрид денно и нощно. Но тревожить ее предупреждением об опасности я не хотел. Как еще я мог добиться своего, если не галантным обхождением?
Я посмотрел ей прямо в глаза.
— Сигрид, я хочу спать подле вас. Я обещаю вам, что не воспользуюсь ситуацией.
— С какой стати я должна вам это позволить?
— С такой, что я вами околдован. Стоит вам уйти, хоть на пять минут, хоть в соседнюю комнату, — мне вас уже не хватает. Серьезно, я не представляю, как буду жить без вас. И право, я не вижу в моей просьбе ничего преступного. Если только не последует откровенного поощрения с вашей стороны, у меня и в мыслях нет оскорблять вас грязными домогательствами.
— Ну что ответить на такую дичь?
— Вот увидите, все будет так, как я сказал. Самым естественным образом. Мы допьем эту бутылку «Круга», потому что для нас есть непреложные ценности, а потом ляжем в постель, как брат с сестрой. Вы одолжите мне пижаму Олафа.
В пижаме покойного я утонул. Сигрид облачилась на ночь в коротенькую атласную сорочку с набивным узором.
— Бесконечность, — заметил я.
— Я лягу слева.
Она улеглась под пуховое одеяло и сразу уснула. Если я и лелеял в душе план обольщения, то потерпел неудачу. Я прошел на цыпочках в свою комнату и, не зажигая света, подкрался к окну посмотреть, по-прежнему ли мы под наблюдением. Еще не совсем стемнело, и я увидел обоих голубчиков на посту.
Я вернулся в спальню Сигрид и лег в ее постель. Сколько времени мы сможем так продержаться? Выражение «жить одним днем» обрело свой смысл сполна.
Под тихий шелест ее дыхания я уснул. Несколько раз за ночь я вставал по нужде и, возвращаясь в постель, млел от счастья: не чудо ли, что Сигрид спит ангельским сном и я сейчас улягусь рядом! Опасность, правда, тревожила меня, но спать отнюдь не мешала. И я каждый раз засыпал так крепко, словно хотел выстроить неприступную стену из сна.
Когда я проснулся, Сигрид рядом не было. Я пулей вылетел из комнаты и стал в панике звать ее.
— Я здесь, сейчас принесу вам завтрак в постель.
Успокоившись, я пошел умыться холодной водой и тут услышал, как открылась дверь, выходившая на улицу. Я бросился к окну моей комнаты: молодая женщина шла через сад, не замечая двух уставившихся на нее типов. Она достала почту из ящика, вернулась в дом и заперла дверь на ключ. Я выдохнул и снова улегся в постель.