Выходим. Все в порядке. Если память ему не изменяет, у входа он видел кучу старых ржавых труб. Это как раз то, что ему надо. Он направляется к выходу из больницы. Вот и тюремный двор. Уже рассвело. Число полицейских удвоено. Всюду идет проверка. Конечно, они считают, что он уже убежал. Отовсюду доносятся крики. Наклоняемся, берем эту железку. Ну, если бы кто-нибудь из знакомых его увидел. Несмотря на весь трагизм ситуации, он улыбается. Какой гомерический хохот поднялся бы. Эта мысль почему-то успокаивает его, и он почти спокойно проходит по двору. Его никто не останавливает. У ворот всех проверяют. Что будет? Терять ему уже нечего. Пошел.
Несколько человек прямо у ворот. Автоматы наготове. Гонсалес медленно движется к ним. На плече тяжелое железо. Эта чертова труба будто весит несколько тонн. Мигель не брился со вчерашнего дня. Его черная щетина производит отталкивающее впечатление, еще бы! Знали б они, что бреется он два раза на дню — утром и вечером. Правда, это было давно. Растрепанные волосы, грязный халат и особенно эта труба служат тем пропуском, перед которым должны распахнуться тюремные двери. Это азы психологии. Увидим.
Вот и ворота. На него смотрят сразу несколько охранников. Что будет? Ну, еще один шаг. Его никто не останавливает. Полицейские равнодушно отворачиваются от человека, несущего большую железную трубу. Представить себе, что это может быть человек, бегущий из тюрьмы, невозможно. Слишком уж открыто и бесстрашно идет. Еще немного. Еще. Неужели прошел? Ворота тюрьмы позади. Сзади какой-то выкрик. Мигель даже не поворачивает головы. Кажется, это не к нему. Все спокойно. Все хорошо. Иди медленнее, медленнее. Первые пятьдесят шагов он еще не верит, что вырвался. Заворачивает за угол. Переводит дыхание. Неужели вырвался? А что теперь? В кармане нет ни одной рупии. Взять такси и подъехать к явочной квартире? Об этом нельзя и думать. Он не имеет права нарушать конспирацию. А куда еще? Идти туда пешком? Если он не ошибается, это километров десять. А что делать?
Он не может даже позвонить. Подозрительно одетый иностранец, не говорящий на местном языке и прямо тут рядом, у тюрьмы, клянчащий монеты для телефонных аппаратов, может привлечь, естественно, внимание полиции. Мигель вспомнил, что у него на плече труба. Он с грохотом опустил ее прямо на тротуар и выпрямился, оглядывая себя. Вид великолепный. Можно идти по улицам Джакарты и собирать милостыню.
У него опять сильно заныла грудь. И этот проклятый халат не снимешь, все сразу увидят кровь на его груди. Черт, об этом он даже не подумал. Он может внести инфекцию в рану. Так тебе и надо. Не надо было засыпать там, в тюрьме, чертов дурак. Все-таки придется идти в таком виде. И идти далеко.
Чувствуя на себе взгляды прохожих, Мигель вздохнул и зашагал в сторону центра. Это как раз тот случай, когда рассчитывать можно только на свои ноги.
Никакие уговоры не помогли. Дюпре и Луиджи хохотали как сумасшедшие. Увидев пришедшего на явочную квартиру Мигеля, они сначала даже не поверили своим глазам и, разобрав, кто перед ними, скорчились в таком смехе, что добрых пять минут их не могли остановить.
— В этом виде ты можешь стоять на паперти! — кричал Луиджи.
— Да, — говорил Мигель, оглядывая себя, — я, конечно, приношу извинения миссис Дейли за свой вид. Прошу меня простить, но там не было лучшей одежды, — вздохнул Гонсалес.
— Ничего, ничего, — миссис Дейли улыбалась, — мы не знали, как вас выручить. Чанг утром хотел ехать в тюрьму. Рассказывайте, как вам удалось вырваться оттуда?
— Не буду, — неожиданно упрямо выпалил Мигель.
— Почему?
— Пока не побреюсь и не переоденусь, не скажу ни слова, хоть пытайте.
Дюпре рассмеялся.
— Луиджи, проводи его в ванную. Мы подождем, но не больше пятнадцати минут.
Через пятнадцать минут вся группа «Дубль С-14», генеральный координатор и ее помощник расселись вокруг стола, и Мигель начал свой рассказ. В течение всего рассказа Дюпре не раз перебивал его, задавая короткие, быстрые вопросы.
— Итак, — подвел итог Гонсалес, — я установил, что приказ убрать Таамме был получен от господина Муни. У меня просто руки чешутся встретиться с этим негодяем. Тем более что это ему я обязан теплым приемом в тюрьме, когда меня едва не отправили на тот свет.
— Вы перебинтовали рану? — спросила миссис Дейли.
— Да. Все в порядке. Не беспокойтесь. Я даже успел принять лекарство. Думаю, ничего страшного.
— Значит, господин Муни? — спросил Дюпре.
— Да.
— У вас есть что-нибудь на него? — обратился Шарль к Чангу.
— Я знаю его. Это крупный банкир, коммерсант. Он несколько раз проходил по делам контрабанды, но в каждом случае умудрялся выйти сухим из воды.
— Ну на этот раз не умудрится. Чанг, пожалуйста, более подробно: кто, что, чем занимается.
— Понятно.
— А вот мне непонятна одна деталь, — вмешалась миссис Дейли, — почему, потеряв из виду Хун Сюня, вы поехали в публичный дом, решив, что он приедет туда. Откуда такая уверенность?
— Я просто догадался, — пошутил Мигель.
— И все-таки. Мне интересно. Каким образом?
— Ну… видите ли… Простите, миссис Дейли, но вы женщина, и я не могу при вас…
— Вы меня абсолютно не шокируете. Рассказывайте. Я все-таки генеральный координатор зоны.
— Вы женщина.
— И все-таки.
— Это так обязательно?
— Нет. Но мне интересно. Почему вы решили, что он будет там?
— Я заранее прошу меня простить.
— Ну, не тяните.
— Видите ли, я же говорил вам, что следил за ним, однажды он подъехал к этому дому и пробыл там десять минут.
— Ну…
— Он пробыл там десять минут.
— Ну и что?
— Простите, миссис Дейли, но мужчина не приезжает в такое место на десять минут. Ему нужно для этого хотя бы полчаса.
Громкий хохот потряс комнату. Даже невозмутимый Чанг улыбнулся.
— Редкая проницательность, — заметил, давясь от смеха, Луиджи.
Сообщение Мигеля всем пришлось явно по душе.
Когда смех несколько поутих, Гонсалес обратился к Луиджи:
— Узнал что-нибудь о Моррисоне?
Луиджи, заметно помрачнев, кивнул головой.
— Они и его?..
— Хуже.