— Ну и что?
— Что же тут непонятного?
— Тут что-то не так. На земном шаре живет полным-полно преступников, которые стремятся избежать наказания. В их поведении больше логики.
— Да, потому что они не чувствуют себя виновными.
— Но вы уверяли, что вас не мучают угрызения совести за то, что вы изнасиловали мою жену.
— Да, потому что мне это доставило удовольствие. Но убивать ее я не собирался. Поэтому меня мучает чувство вины.
— А если бы это убийство доставило вам удовольствие, вас не мучило бы раскаяние?
— Так уж я устроен.
— Но это ваши проблемы, старина. Надо было подумать, прежде чем…
— Откуда мне было знать, понравится мне убивать или нет? Ведь надо было сначала попробовать, чтобы в этом убедиться.
— Вы так говорите, словно вам хотелось попробовать новое блюдо.
— У каждого из нас свои моральные принципы. Я сужу обо всем по степени удовольствия, которое доставляет мне тот или иной поступок. Мы существуем только ради наслаждения, а потому цель оправдывает средства. Но преступление, которое не доставило блаженства, совершено впустую и мешает жить дальше. И, при всем желании, его невозможно оправдать.
— А мнение жертвы вас не интересует?
— Макс Стирнер, «Единственный в своем роде и его особенности» — слышали о таком?
— Нет.
— Ничего удивительного. Это теоретик эгоизма. Окружающие существуют только для того, чтобы доставлять мне удовольствие.
— Блестящая мысль! Таких людей нужно изолировать от общества.
— «Истинная нравственность пренебрегает нравственностью». Это уже Паскаль. Да здравствует янсенизм!
— Самое ужасное, что для каждого своего садистского преступления вы находите интеллектуальное оправдание.
— Если я столь ужасен, убейте меня.
— Я не хочу вас убивать.
— Откуда вы знаете? Вы же еще ни разу не пробовали. Может, вам понравится.
— Не пытайтесь навязать мне свою мораль. Вы сумасшедший.
— Если вы кого-то не понимаете, значит, он сумасшедший! Вам даже лень задуматься!
— Только безумец способен требовать, чтобы я убил его, так как его мучает чувство вины. Вы только что говорили, что поведение сумасшедшего человека не поддается объяснению. Так вот ваша жажда наказания не поддается объяснению: она противоречит вашей морали законченного эгоиста.
— Не скажите. Меня ведь еще ни разу не убивали. Может, это очень приятно. Нельзя судить о том, чего не довелось испытать.
— А вдруг это неприятно? Ведь назад пути уже не будет.
— Даже если это неприятно, то продлится совсем недолго. А потом…
— Что потом?
— Да то же самое: полная неизвестность, я же еще не умирал. А вдруг это здорово?
— А если нет?
— Друг мой, рано или поздно я все равно умру. Это же неизбежно. И спорить с этим так же бесполезно, как с доводами Паскаля о существовании Бога. В любом случае я выиграю и ничего не потеряю.
— А жизнь?
— Я уже знаю, что это такое. И могу с уверенностью сказать, что жизнь совсем не так хороша, как принято думать.
— Почему же столько людей всеми силами цепляются за нее?
— В этом мире у них есть друзья и любимые. А у меня никого нет.
— Но вы хотите, чтобы именно я помог вам отправиться на тот свет? Ведь я презираю вас от всей души.
— Вы сможете утолить вашу жажду мести.
— Как вы ошибаетесь! Если бы вы пришли через два дня после убийства, я бы, конечно, не раздумывал ни минуты. Но вы появились десять лет спустя, и вам следовало предвидеть, что моя ненависть уже перегорела.
— Если бы я заявился к вам через два дня после убийства, то угодил бы в лапы полиции. Я ждал десять лет, потому что между насилием и убийством тоже прошло десять лет. Перед вами преступник, у которого слабость к круглым датам. А вы знаете, какое сегодня число?
— Сегодня… двадцать четвертое марта!
— Вы помните, что случилось в этот день?
— Я всегда это помню, а не только двадцать четвертого марта.
— Я раздумывал, когда к вам лучше заявиться: в годовщину насилия, то есть четвертого октября, или двадцать четвертого марта, в годовщину убийства. Я решил, что мы с вами обойдемся без насилия.
— Какое облегчение!
— Убийство гораздо более вероятно. Я бы, конечно, хотел, чтобы все три даты совпали: вот это был бы класс! Раз в десять лет четвертого октября или двадцать четвертого марта! Увы, в жизни не все происходит так, как нам хочется.
— Жалкий маньяк!
— Вы сказали, что за десять лет ваша ненависть перегорела. Если хотите, я могу снова ее разжечь.
— Зря стараетесь. Я все равно не стану вас убивать.
— Это мы еще посмотрим.
— Не надейтесь.
— Слизняк!
— Вас это нервирует, да?
— Неужели вы оставите такое преступление безнаказанным?
— А кто мне докажет, что это вы его совершили? Вы же больной и могли все это придумать.
— Вы мне не верите?
— Не верю. Вы можете наплести что угодно, но у вас нет ни одного доказательства.
— Вот так поворот! Я могу вам подробно описать Изабель.
— Вы этим ничего не докажете.
— Тогда я приведу самые интимные подробности.
— Это только подтвердит, что вы были с ней близки, но это не доказывает, что вы изнасиловали и убили мою жену.
— Мне нетрудно доказать, что это я убил ее. Я могу очень точно описать, в каком положении вы нашли ее тело и куда я нанес ножевые раны.
— Вы могли узнать эти подробности от убийцы.
— Вы меня сведете с ума!
— Вы и так сумасшедший.
— С какой стати я буду признаваться в преступлении, которого не совершал?
— Кто знает? Вы же сумасшедший. Может, только ради того, чтобы я вас убил.
— Не забывайте: я прошу вас убить меня не просто так, а потому что меня мучает чувство вины.
— Если бы это было так, вы бы не хвастались своим преступлением. Угрызения совести усугубляют вину.
— Вы цитируете Спинозу!
— Не только вы читаете книги, месье.
— А я не люблю Спинозу!
— Ну конечно. А я очень люблю.
— Я вам приказываю: убейте меня!
— Я не могу вас убить только за то, что вы не любите Спинозу.
— Я изнасиловал и убил вашу жену!