Вот об этом же сейчас и говорил Карл дочери, усадив ее в свое кресло, а сам, как слуга, примостился у ее ног, угощал леденцами.
— Ну вот, вы опять плачете, дитя мое.
— Это от горя разлуки с вами, батюшка. Как подумаю, что через несколько дней мне предстоит покинуть вас…
Слезы так и лились по ее пухлым щекам. Гизелла была худенькой, миниатюрной девушкой, но от отца ей передалась некая пухлая рыхлость. Тот же мягкий курносый нос, безвольная припухлость губ, складочки мешков у глаз. Светлые, почти белые волосы имели какой-то вылинявший оттенок, и сквозь их редкие пряди просвечивала бледно-розовая кожица. Но уж украшений на ней было что на статуе Девы Марии в большом соборе Реймса. Броши, браслеты, пряжки, ожерелье — все в крупных каменьях ярких расцветок.
Карл любил одаривать дочь, а она, несмотря на свою застенчивость и скромность, не имела вкуса и надевала их к месту и не к месту. Вот и сейчас венец на ее голове гораздо более бы подходил для торжественного выхода, нежели для частного, обыденного визита к отцу в личных покоях. И ее головка словно бессильно никла под его массивным великолепием.
— Хотела бы вас попросить, батюшка…
— Все что угодно, моя радость. Папа все готов сделать для своей крошки.
Он заботливо укутал ее колени в лисий мех плаща, хотя Гизелла и сидела близко к огню. Но дочь Карла была также теплолюбива, как и он, и постоянно зябла в зимние месяцы. Она поблагодарила отца ласковой улыбкой.
— Батюшка, не позволили бы вы мне нанести визит моей кузине. Я имею в виду эту ужасную женщину с рыжими волосами.
Карл резко встал.
— Вот уж действительно ужасную. Помилуй Бог, Гизелла, эта женщина порочна и распутна. Не желаю, чтобы ты даже называла ее кузиной, даже если она таковой является. И, клянусь венцом, не понимаю, какие дела у тебя могут быть с ней.
На щеках принцессы появились новые дорожки слез.
— Батюшка, вы отправляете меня в Нормандию к человеку, которого я совсем не знаю, женой которого мне надлежит стать и почитать которого я обязана буду как своего супруга и господина. А я… я не знаю, как мне и держаться с ним. Эта же женщина прожила с ним долгое время и могла бы мне поведать…
— Да она сущая дикарка, клянусь Создателем. Подумать только, она хотела забрать у вас плащ…
— Но она утверждает, что он принадлежит ей.
— Это ничего не значит. Хотя Роллон мог бы подарить своей невесте-принцессе и нечто более достойное, нежели обноски своей девки.
И он даже сердито сбросил с колен принцессы полы рыжего меха. — Видите, даже подол его пообтрепался. Не понимаю, зачем вы и таскаете его, Гизелла.
— Но он такой красивый… К тому же это дань уважения моему будущему супругу и…
— Замолчите, Гизелла! О каком уважений может идти речь, когда дело касается этого варвара? Да это он должен склоняться перед вами из почтения перед священной кровью Каролингов. И прекратите забивать себе голову мыслями о преклонении перед будущим супругом. Вы должны вести себя с ним надменно и независимо и каждый день давать ему понять, что он едва ли достоин чести называть вас своей.
Карл даже встал, гордо вскинув голову, словно на собрании вельмож. Гизелла же сидела понуро, робко теребила бляхи наборного пояска.
— Батюшка, но если я буду столь надменной с Роллоном Нормандским, не повлечет ли это за собой отчуждение меж нами? Я слышала, что он человек гордый и непримиримый. И если я не выкажу ему почтения, какое супруга должна проявлять к своему мужу и господину, это может лишить нас привязанности и счастья в браке.
— Ах, Боже мой, о чем вы только думаете, Гизелла? Привязанность, счастье… Вы рассуждаете, как простолюдинка, которая помышляет только о домашнем очаге. Вы же — принцесса, и ваше положение обязывает вас к большему, нежели обычное счастье. К тому же, Гизелла, отдавая вас за герцога Нормандского, я рассчитываю, что прежде всего вы будете блюсти интересы франков, будете моими глазами и ушами в Руанском дворце.
Да-да, дитя мое. Быть супругой правителя — это не означает только греть его постель. О, не красней же так, Гизелла. Я говорю с вами о делах государственной важности. И хочу, чтобы вы знали: я стану постоянно присылать к вам своих людей, коим вы будете поверять все планы Роллона, все действия и решения этого варвара, будете оповещать своего отца обо всем, что сочтете нужным. Ибо прежде всего вы — дочь Каролинга, принцесса франков, а уж затем — супруга Роллона. И я очень надеюсь на вас и многого от вас жду. Вам пора расстаться с тем образом скромной девы, хоронящейся в своей горенке от шума дворца, и, памятуя о великих королевах прошлых лет — Бертраде Колченогой, Юдифи Вельф, Ришильде, супруге императора Карла Лысого, — вам надо стать настоящей правительницей, к голосу которой будет прислушиваться и Роллон. Помните же, я многого от вас жду! Я и все франки, кои будут молиться о вас, едва вы соедините свои руки с Нормандским львом!
Гизелла растерянно, даже испуганно глядела на отца. Губы ее округлились, словно она беззвучно тянула звук «о». Наконец осмелилась вздохнуть.
— Все мы во власти Божьей, батюшка. Но не кажется ли вам, что участь, к которой вы меня готовите, та роль, о которой говорите, будет мне не по плечу?
— У вас нет иного выхода, дитя мое. Вы давно знали, как я хотел вашего союза с Роллоном. Смею заверить, что он интересный мужчина и вам не будет противно быть его женой. В остальном же — все зависит от вас, а главное, я надеюсь, вы запомните этот наш разговор и выполните все, о чем я говорил.
Гизелла глядела перед собой блестящими от слез глазами, вновь всхлипнула.
— О боже мой, заступник мой! Как сложен мой удел, как тяжко мне нести свой крест… И я совсем не знаю этого человека, ничего не ведаю о нем…
Карл встал, помешал в камине кочергой и подбросил в огонь пару поленьев. Сердито затряс рукой, обжегши пальцы. Взглянув на Гизеллу и заметив, как она поникла, сжалился.
— Хорошо, дитя мое. Я позволю вам встретиться с прежней женой… то бишь наложницей Ролло. Может, вы и в самом деле узнаете от нее кое-что. Однако вы непременно должны отправиться к ней с охраной. От этой дикарки всего можно ожидать.
Гизелла, ошеломленная речами отца, уже и забыла, зачем пришла просить его. Как у всех недалеких людей, ее мысли были обрывочны и скакали с одного предмета на другой. И сейчас слова Карла она уже восприняла не как удовлетворение просьбы, а как приказ. Понуро отправилась в дальний флигель, где содержали Эмму Робертин.
Гизелла выросла в тиши внутренних покоев дворца, встречи с людьми ее пугали, и даже ее сан принцессы не придал ей уверенности в себе. Поэтому когда она шла из зала в зал и чувствовала на себе взгляды, замечала поклоны, она едва поднимала глаза, двигаясь скорее как просительница, нежели дочь короля.
В глубине души Гизелла хотела лишь одного — посвятить себя Богу, уйти от мира и проводить дни в тиши и молитве. Однако едва она подросла, как вокруг нее все только и говорили о предстоящем ей замужестве и в качестве жениха чаще других называли Роллона. Гизелла знала, что этот союз был давнишней мечтой отца, и поэтому безропотно подчинилась. Но чем ближе подходил день ее отъезда в Нормандию, тем страшнее становилось робкой принцессе. Она заранее обрекала себя на роль мученицы — столь любезную ее сердцу, — ибо её уверили, что именно ее брак с язычником сделает из него ревностного христианина.