Но вскоре впереди показались пригороды Йорка, а затем и древние светлые стены с навесными барбаканами.
Анна не сразу смогла прийти в себя от встречи, которую ей устроили в старом Йорке. Звонили колокола, в воздух взмывали тысячи голубей, гремели трубы. Обошлось, правда, без праздничной мистерии, но только из-за того, что еще не завершился траур по брату короля и правителя Севера. Но и без этого Анна была ошеломлена, ей даже не верилось, что именно она виновница этих пышных торжеств.
Под ликующие вопли толпы она остановила коня перед величественными воротами Миклгейт-Бар, и отцы города вышли ей навстречу – мэр и олдермены в ярко-алых одеждах, члены городского совета в темно-красном бархате – и поднесли ей ключи от города, хлеб, соль и чашу вина. Мэр зачитал речь, которую Анна еле разобрала из-за стоявшего вокруг шума, а затем под оглушительные звуки фанфар въехала в город.
Старая столица Севера была изукрашена так, что ничто не напоминало о трауре. Расцвеченные флагами дома, яркие вымпелы, усыпанная нежными лепестками мостовая. Все это не сочеталось с темными строгими одеждами ее свиты, однако ехавшая впереди на сказочном белом иноходце молодая герцогиня была так хороша и так ослепительно улыбалась, что оставалось только радоваться, что Господь послал им столь прекрасную повелительницу.
Под приветственные крики толпы Анна проехала через город к собору Минстер, казавшемуся парящим в воздухе. Собор был еще при Вильгельме Завоевателе, возводился в течение четырех столетий и был закончен совсем недавно, при графе Уорвике. На паперти собора герцогиню приветствовал епископ Йоркский, канцлер Англии Томас Ротерхэм.
Анна испытала замешательство, глядя на него. Они встречались у графа Нортумберленда, и епископ также знал ее как леди Майсгрейв. Однако, если Томас Ротерхэм и признал ее, то не подал виду, и Анна решила, что наверняка он предупрежден заранее.
В церкви состоялась торжественная месса. Анна причастилась и исповедовалась самому епископу и заказала несколько молебнов за упокой души отца, мужа и сына. В течение всей службы епископ наблюдал за нею с живым интересом.
– Ваше преосвященство только сейчас узнали меня? – спросила Анна.
Ротерхэм опешил от неожиданного вопроса. Он заморгал голыми веками, и его лицо, исполненное важности, расплылось в улыбке.
– Отнюдь нет, дочь моя. Но я рад, что ваше высокое восхождение не лишило вас смирения и вы не забываете того, кто делил с вами узы супружества все эти годы.
Анна задумалась. Выходило, что мнения канцлера и Фрэнсиса Ловелла в корне расходятся, о чем она не преминула сообщить епископу. Тот молча пожевал губами.
– Сэр Фрэнсис Ловелл – близкий герцогу Глостеру человек. Думаю, ежели вы желаете угодить супругу, вам следует прислушиваться к его мнению.
Анна пожала плечами.
– Видит Бог, преподобный отец, я никому не хочу угождать. Я Анна Невиль, а члены моей семьи тем и славятся, что всегда поступают по-своему. Но я слишком долго жила в глуши, и мне хотелось бы поступить так, как соответствует даме моего сана. И смею вас заверить, что Филип Майсгрейв живет в моей памяти и мне не хотелось бы скрывать мой брак с ним, как нечто, достойное осуждения.
Некое подобие улыбки скользнуло по лицу примаса, глаза его потеплели, однако слова его поразили Анну.
– Если вы испрашиваете моего совета, дочь моя, то для вашего же блага лучше поступить так, как хочет герцог Глостер, и сохранить в тайне свой прежний брак.
– Но ведь у меня осталась дочь!
– Что ж, вашему супругу не занимать мудрости, и он, полагаю, сумеет найти нечто, что устроило бы вас обоих.
Из этого разговора Анна вынесла убеждение, что епископ Ротерхэм – честный человек и не относится к числу почитателей ее супруга. Более того, в его словах сквозила доля иронии и сомнения.
Анна внимательно всмотрелась в удлиненное мясистое лицо епископа. Несмотря на подбородок и изредившиеся волосы, во всех его чертах и открытом взоре проступало спокойное достоинство.
Неожиданно она решилась:
– Ваше высокопреосвященство, как вы считаете, в чем причина того, что герцог Ричард пожелал взять в супруги столь безрассудную и своевольную женщину, как я?
Епископ оставил четки и, в свою очередь, бросил на Анну внимательный взгляд.
– Мне представляется, дочь моя, что вы сами должны ответить на этот вопрос, коль выразили согласие стать его женой.
Епископ возложил ей на голову руку и продолжил:
– Что сделано, то сделано, и величайшим грехом было бы усомниться в содеянном. Не мучайте себя этим. Герцогу Ричарду давно пора было вступить в брак. Вы необычайно хороши собой и не походите на многих известных мне дам. Возможно, именно это и покорило герцога. Немаловажно еще и то, что вы дочь Уорвика.
– При чем здесь мой отец? Он умер давно и пусть покоится с миром.
– Все дело в имени. Невили всегда были популярны на Севере. Вы были любимицей Делателя Королей, и на вас лежит отблеск его славы. Покойный Джордж Кларенс – прими, Господи, в руки свои его душу, – также воспользовался именем своей супруги, невзирая на то, что именно он и предал вашего отца. Я не хочу говорить о тех, кто до сих пор привержен Ланкастерам, а таковых немало. Разве вы не заметили, как вас встречают здесь? О, трудно представить лучшую невесту для Дика Глостера!
Анна была благодарна епископу. Его слова куда лучше, чем признания Ричарда, раскрыли ей сущность их странного союза.
Выйдя из собора, она вновь оказалась под сияющим солнцем, среди многотысячной толпы и невольно улыбнулась. Эти разгоряченные лица, ликующая толпа, оглушительный гром фанфар, аромат весенних цветов, которыми были усыпаны улицы, смешивавшийся с запахами пищи и дымом очагов, – все ошеломляло одинокую затворницу из монастыря Сент-Мартин ле Гран. Она здесь же, на паперти, сделала солидные пожертвования городским больницам, а заодно велела раздать щедрую милостыню. Монеты, сверкая, полетели в толпу, образовалась давка, взвилась пыль, и, уже отъезжая, Анна все еще слышала крики и ругань дерущихся, сливающиеся с колокольным звоном и ржанием возбужденных лошадей.
В Ландельском аббатстве братьев-августинцев, где помещалась городская резиденция герцога Глостера, Анну поразила тишина. Гул города доносился, словно отдаленный прибой, а здесь, в старом парке, щебетали птицы, журчал фонтан, а из-за высокой стены, за которой обитали сами братья-августинцы, слышалось негромкое пение превосходно слаженного хора, исполнявшего церковные гимны.
Расположенный в глубине парка особняк герцога был выстроен в готическом стиле и прекрасно вписывался в ансамбль аббатства. Анна долго обходила покои городской резиденции супруга, распахивая одну за другой высокие двустворчатые двери, и не могла налюбоваться обступившей ее роскошью. Вместо стен – кружевные переплеты окон с цветными витражами, изысканная мебель, поставцы с драгоценной посудой, мягкие кресла, обитые оленьей замшей и гобеленом, легкие стулья, изумительные резные столики лимонного дерева на подставках из слоновой кости и серебра. Лестницы и перегородки отделаны пестрым мрамором, полы выложены мозаикой – в приемной, изображающей знаки зодиака на фоне ночного неба, в большом зале для приемов – карту мира, окруженную фантастическими чудовищами, в ажурной галерее, выходящей в сад, – цветущий луг.