– Здесь очень холодно, Филип, – сказала она наконец. – И вода твоя наверняка остыла.
Она прошла мимо, налила в котел воды из ведра и повесила его на крюк. Но огонь едва горел, и она опустилась на корточки, наломала и подбросила на уголья тонкого хворосту, а когда он разгорелся и затрещал, навалила целую гору толстых буковых поленьев.
Анна поднялась. Филип глядел на нее, но лицо его ничего не выразило. Она приблизилась, взяла мочалку, намылила и хотела было коснуться его плеча, когда он удержал ее руку. Она ощутила боль, так сильно он сжал ее запястье. И тогда она рассердилась. Вырвав руку, она с такой силой бросила мочалку в воду, что в лицо Филипу полетели брызги.
– Что вы позволяете себе, милорд! – вскричала она. – Вы опозорили меня, изменив с графиней Нортумберленд, а теперь не разрешаете коснуться себя, словно я прокаженная!
– Я не изменял тебе, Анна, – негромко сказал Филип.
– Не лги! Я сама видела, как ты обнимал ее в дальней галерее в замке Перси.
– Я догадался, что ты была там. Но ты не пожелала меня выслушать.
– Зачем слушать, если я видела собственными глазами!
– Ты видела, как я утешал леди Мод. Она была в отчаянии.
– Что мне до этого? Что мне до ее отчаяния, если она собралась похитить у меня мужа!
Филип заговорил спокойно и веско:
– Я же видел, что ты очарована праздником. Ты была в том обществе, для которого рождена, и это доставляло тебе подлинное удовольствие. Ты смеялась, танцевала и была ослепительно хороша. Я видел, что ты веселишься, как дитя, и не хотел тебе мешать. Но чем лучше было тебе, тем большую грусть я испытывал. Я думал о том, что лишил тебя всего этого, что здесь, в Нейуорте, ты работаешь не покладая рук изо дня в день, устаешь, хоть и не хочешь признаваться в этом. И я не хотел тебе мешать.
А леди Мод… Признаюсь, я чувствовал себя сущим дураком, когда эти надушенные щеголи и дамы обсуждали тонкости любовного искусства. Графиня же не отпускала меня от себя, и я счел, что было бы неблагородно пренебречь ее благосклонностью. Все это казалось мне куртуазной игрой, так что, когда Мод Перси вдруг разрыдалась и призналась мне в своих истинных чувствах, я был совершенно ошеломлен. Она же, словно утратив разум, твердила и твердила, что любит меня. Я оказался в нелепом положении. Страсть графини могла поссорить меня с Перси, сильным союзником, к тому же я боялся, что об этом узнаешь ты. Тогда я увлек ее в дальнюю галерею, куда редко кто забредает.
– И там утешил, – саркастически усмехнулась Анна. – Я видела, ты обнимал ее.
– Это не любовная игра, Энн. Мне было действительно жаль ее.
Анна вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Мне было тогда так скверно, Филип! Я была готова на любое безумство. Ты же говоришь, что пожалел сиятельную графиню, опасаясь за ее доброе имя и прочность союза с Перси. Думал ли ты тогда об Анне Невиль?
Филип испуганно оглянулся.
– Ради всемогущего неба, тише!
– А какая разница? Даже если я завтра взберусь на стену Гнезда Орла и стану кричать во всеуслышание, что я дочь Делателя Королей, мне никто не поверит. Они считают меня падшей женщиной, и ты, мой муж, своим пренебрежением ко мне еще ниже роняешь мое достоинство в их глазах.
Взгляд Филипа неожиданно стал жестким.
– Разве тебе не кажется, что у меня есть причины так себя вести?
Анна вздохнула со всхлипом.
– Я просто пыталась тебе отомстить, Фил. Отплатить той же монетой. А ты был равнодушен и холоден и либо не считал Генри Стаффорда серьезным соперником, либо, как казалось мне, был так увлечен графиней, что тебе было все равно, что происходит со мной.
Прозрачные глаза Филипа потемнели.
– Клянусь Крестом, в который верю, гербом предков и своей честью, что это не так. Я ревновал тебя к герцогу Бэкингему с того дня, когда заметил, что ты с восхищением глядишь на него. Но я желал верить тебе, я не хотел оскорблять тебя подозрениями. Одного я опасался – что ты случайно выдашь себя, расспрашивая про Кларенса и Изабеллу.
К тому же я видел, что вы люди одного круга, образованные и умные. И ты давно не имела такого собеседника. Не стану скрывать, я боялся, что ты увлечешься им. Все эти годы, Энн, я мучился мыслью, что ты затоскуешь о том, чего лишилась по моей вине, и Генри Стаффорд для меня был воплощением этой опасности. Он принадлежит к окружению короля Эдуарда, он покорил множество женщин и сам увлекался ими настолько, что даже не побоялся вызвать ревность свирепого и могущественного Дугласа.
Но я не мешал тебе. Бэкингем пел для тебя, а ты призывно и обольстительно улыбалась ему. Ты не пожелала выслушать моих оправданий, и после этого я стал опасаться наихудшего. Ты говоришь, что я оставался безразличен? Господь свидетель, что это не так. Я так страдал, что испугался совершить наихудшее. И тогда я уехал.
– Ты оставил меня Генри Стаффорду, не так ли? – негромко спросила Анна. – Ты уступил меня ему, как когда-то уступил Элизабет Вудвиль королю?
И тут впервые выдержка изменила Филипу. Его губы приоткрылись в немом крике, лицо исказилось, и, схватив Анну за руку, он притянул ее к себе так, что она упала на колени и испуганно вцепилась в схваченный железным обручем край лохани.
– Нет! Это не так, Анна! Но я решил, что, если твоя любовь чего-то стоит, ты не опозоришь отца своих детей в его же доме. К тому же я все еще надеялся, что твоя игривость и кокетство – следствие обиды из-за Мод Перси.
Казалось, после этих слов Филип лишился последних сил. Он отпустил ее руку и отвернулся, дыша, словно загнанное животное.
А Анна вдруг испуганно подумала о том, что же успели ему наговорить о ней.
– Ты говоришь, что пожалел Мод Перси. Тогда поверь, что и я всего лишь умерила разочарование Генри Стаффорда.
Глядя в сторону, Филип усмехнулся.
– Клянусь небом, из нас двоих ты оказалась куда более доброй. Ты пожалела его в моей спальне, уста к устам, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы вас не потревожили.
Анна стремительно встала.
– Если бы, Филип Майсгрейв, я пожелала вам изменить, то уж наверняка не оставила бы дверь открытой. Мне неизвестно, что вам наболтали злые языки, но в тот день, когда вы уехали, я поднялась в нашу опочивальню и ревела там, как деревенская дура. Я считала, что для тебя важнее то, что на свете существует Мод Перси.
Но Бэкингем так не считал. Он догадался о том, что встал между нами, и уехал тотчас после тебя. Как благородный сеньор, он не мог уехать, не простившись. Моя вина лишь в том, что я была начисто оглушена твоим безразличием, и вместо того, чтобы выйти к нему, впустила герцога к себе. Я не думала, что так случится… И…
Анна не договорила, чувствуя, как растет ком в горле. Наконец она справилась с собой.
– Я женщина, Филип, а ты мужчина. С женщины всегда спрашивают вдвое, втрое строже. Но если я, воочию убедившись, что ты обнимаешь леди Перси, готова поверить тебе, то и я обращаюсь к твоему великодушию и прошу поверить на слово. Я люблю тебя, Филип, как прежде, и буду любить всегда.