– Знаете ли, сэр Филип, я представлял вас совсем иным. Этаким берсерком былых времен, который только и помышляет о том, как бы разрушить мир на англо-шотландском порубежье.
Барон улыбнулся. У него была открытая, ясная улыбка, хотя, и улыбаясь, он оставался сдержан и суховат.
– Я знаю, что обо мне сложилось такое мнение. В этом есть и моя вина. Раньше я жил, всецело отдавшись помыслам о мести за отца, которого убили соседи из-за Твида, и, кажется, весьма преуспел на этом пути. Однако я уже давно отказался от набегов и посвятил себя лишь охране рубежей. Тем не менее прежняя слава не покидает меня.
– Я заметил это, находясь в Шотландии. По крайней мере, настоятель Мелрозского аббатства изобразил мне вас совершенным исчадием ада.
– К несчастью, он прав. Шесть лет назад я напал на Мелрозский монастырь, дабы покарать нескольких негодяев из рода Скоттов. Они пытались найти в Мелрозе пристанище, но я ворвался туда и казнил их. Однако – и Господь мне свидетель! – у меня были на то более чем веские причины.
Казалось, на какой-то миг он забыл о герцоге Бэкингеме. Лицо барона озарилось мрачным светом ненависти, и Генри поневоле стало не по себе. Однако он решил про себя, что Майсгрейв именно тот человек, который только и мог остановить Дугласа.
В камине обрушилось догоревшее полено, взметнув сноп искр. Сэр Филип вздрогнул, словно очнулся. Он взглянул на своего гостя и снова улыбнулся.
– Вы уж простите меня за фамильярность, милорд, но из вашего оруженосца брадобрей хуже некуда. Уж лучше я вам пришлю своего цирюльника.
От улыбки лицо его стало мягче, и Генри вдруг подумал о Кэтрин.
– Барон, ваша дочь очень похожа на вас.
Майсгрейв кивнул.
– Я знаю. Даже не столько на меня, сколько на мою мать. Именно от нее Кэтрин позаимствовала мягкую женственность и карие глаза.
Он шагнул к окну – рослый, могучий.
– Вы ждете гостей? – спросил герцог.
– Да. В Нейуорт должен прибыть мой сосед Эмброз Флетчер с супругой и сыном. Сегодня последний день старого года, и всегда, когда представляется возможность, мы приглашаем их к себе на встречу Нового года. Это традиция.
Генри снова повел речь о том, что из-за него у барона серьезные неприятности, на что Майсгрейв возразил, что защитить англичанина от шотландцев – его прямой долг.
– К тому же, сэр, вы уже находились в Мидл Марчиз [5] , а следовательно – в моих землях. Иначе мои люди не зажгли бы сигнальный огонь на скале.
К сказанному Майсгрейв добавил, что рад оказать гостеприимство пэру Англии, и если герцог не пожелает, когда поправится, перебраться во владения Перси, то он может оставаться в Нейуорте сколько пожелает, до тех пор, пока не прибудет достойная его положения свита.
В это время на лестнице послышались легкие шаги, и в комнату вошла леди Анна.
Генри даже опешил, настолько изменившейся она показалась ему. Теперь это была настоящая дама, а не красивая девчонка-разбойница, какой она представлялась ранее. Ее волосы скрывал высокий эннан, богатое платье из переливающегося гранатового бархата было по бургундской моде перетянуто под грудью широким поясом, украшенным крупными рубинами, а ворот и подол опушены темным соболем.
Леди Анна присела в низком реверансе и, извинившись перед герцогом, сказала, что на дороге показались огни и, видимо, Флетчеры с минуты на минуту будут здесь. Барон и его супруга простились с герцогом и покинули его, он же подумал о том, какая они превосходная пара – этот суровый северный воин и его очаровательная нежная жена. Он лежал, неподвижно созерцая пылающий в камине огонь и слушая отголоски праздничной суеты в замке.
Вскоре долетел вопль трубы, послышались щелчки подков по плитам двора, приветственные возгласы. Бэкингем прикрыл глаза, пытаясь уснуть. Ему стало грустно, как не бывало уже давно. Вокруг него был незнакомый мир, тревожный, но знающий, что такое счастье. Здесь жили особой жизнью, текущей по своим законам, и, несмотря на проявленное к нему благорасположение, он оставался чужаком. В замке праздник, а он лежит один-одинешенек, трогая веточки остролиста, которыми дети барона все же украсили его покои…
В последующие дни барон и баронесса нередко наведывались к знатному гостю. Прибегали и дети. Теперь, когда Бэкингем чувствовал себя все лучше, леди Майсгрейв позволяла им навещать герцога. Генри, разумеется, не был против. Дэвид был замечательно живым ребенком, хотя порой и пытался напускать на себя важность, чем бесконечно забавлял Генри. Он был любимцем матери, Кэтрин же явно пребывала в фаворе у отца. Она не скрывала, что герцог Бэкингем ей весьма по нраву, а однажды даже заявила, что герцог, наверное, похож на архангела Гавриила, из-за чего у нее с младшим братом едва не вышла драка, поскольку Дэвид уверял, что если на кого и похож этот небесный воин, то не иначе, как на их отца.
Герцогу даже пришлось кликнуть Баннастера, чтобы тот разнял детей, а потом он подозвал Дэвида и стал внушать ему, что никогда мужчина не может назваться рыцарем, если поднимет руку на даму. Он даже поведал историю о том, как один из рыцарей Круглого Стола, сэр Гавейн, случайно лишил жизни некую даму и весь двор был из-за этого в таком страшном гневе, что рыцарю пришлось совершить немало подвигов и спасти множество дам и девиц, прежде чем он был прощен и королева Джиневра вновь стала улыбаться ему.
Когда Бэкингем сообщил брату и сестре, что он родом из Уэльса, то они даже всплеснули руками.
– О, Уэльс, это же так далеко, это страна короля Артура! Мама нам о нем рассказывала.
Они были в совершенном восторге.
– А вы видели Камелот или Карлеон? А пещеру мага Мерлина?
Их мать, безусловно, была образованной женщиной, если, живя на Севере, так хорошо знала валлийские легенды [6] .
Генри с наслаждением рассказывал им о своей земле, о похожих на застывшие волны Уэльских горах, которые называются «кунс», о водопадах и пещерах среди скал, где встречаются удивительные сталактиты и где можно заблудиться. Где располагалась столица короля Артура, он не знал, зато замок Тинтагель видел своими глазами, когда с двором короля Эдуарда ездил в Корнуол. Дети слушали, затаив дыхание.
– Ах, как бы я хотела тоже куда-нибудь поехать! – вздыхала Кэтрин. – В Йорк или Олнвик к лорду Перси. Уэльс, наверное, гораздо дальше Олнвика?
– А я никуда не хочу! – твердил Дэвид. – Я – Майсгрейв, и мое место в Нейуорте. И я буду таким же воином, как отец, и, как он, буду гнать с английской земли шотландцев. Вот так! И так!
И он принимался прыгать, размахивая своим деревянным мечом. Дэвид поклонялся отцу. Однажды он спросил у Бэкингема:
– А у тебя есть свой мальчик?
– Да. Его зовут Эдуард.