Свенельд быстро поднялся, шагнул вперед, руку уже занес для удара, но вместо этого только пригладил волосы.
– Ты словно мысли угадываешь, Малкиня. Как иначе понял, о чем я подумал? Скажу тебе вот что: Малуша любимица княгини Ольги, никак не холопское дитя. И не только она. Я даже сыновей своих при ее доме оставил, так как знаю, что лучше княгини никто о них не позаботится.
А дальше Малкиня уловил настоящий страх Свенельда. Тот знал, каковы волхвы древлянские, какая сила им дана, вот и забеспокоился, что Малкиня прочтет его мысли. А мысли Свенельда были и впрямь непозволительные: о княгине мечтал посадник, о том, что даже навещать детей в тереме Ольги для него лишний повод встретить желанную княгиню. А Малфутка... Малфутка всегда была для него чем-то гораздо менее важным, нежели госпожа из Киева. Однако Малкиня еще не забыл, что, до того как у Малфутки стерли память, она страстно любила красавца Свенельда. И отчего-то у Малкини возникла обида за нее.
– Позволь, посадник, вопрос задать, – вскинул он на варяга светлые голубые глаза. – Что это за чародейка Малфрида при князе вашем появилась? Ну, мне ведомо, что ты дал когда-то Малфутке варяжское имя Малфрида. Справедливость и мир оно означает, по-вашему. Однако не удивляет ли тебя, что и чародейка Игоря то же имя носит?
Легким волнением и удивлением повеяло от Свенельда, однако ответил он вполне спокойно:
– Действительно, подле нашего князя есть некая волховка Малфрида. Встречаться с ней мне не доводилось, однако многое о ней слышал. Говорят, она мудра и дает князю добрые советы. Именно она подсказала ему для нынешнего похода пойти на мировую с печенегами, она же и предрекла удачное завершение похода. Вот только славы будто бы не обещала, но так оно и вышло. Богатство и мир принес нынешний поход князю Игорю, однако славой воинской он не покрыл себя. Оттого и поныне, даже уладив переговоры в Корсуне [109] , не спешит на Русь, а с малой дружиной примкнул к печенегам и пытает воинскую удачу в болгарской земле. А Малфрида... Она вроде покинула князя, однако те, кто ходили с ним и уже вернулись, сказывали, что обещала волховка Малфрида вернуться к Игорю, когда он в Киев стольный вернется. И еще скажу: хоть советчица князя и носила имя Малфрида, да только все поговаривают, что она из финнов. Князь ее там встретил, там к себе приблизил и любился с ней страстно. Ну, все, кажется, я ответил? Нет больше вопросов?
Приветливость Свенельда не могла обмануть Малкиню. Хотя чего уж там... Он чувствовал, что, как и все, поддается обаянию посадника. И корыстен вроде тот, и себе на уме, однако, как ни крути, злобы в нем нет. И все же отчего-то Малкиня ощущал, как веет в воздухе чем-то недобрым. Но от Свенельда ли?
Он вдруг стремительно вышел, просто кинулся прочь, хлопнув тяжелой дверью. Свенельд и князь Мал переглянулась. Посадник негромко рассмеялся, разведя руками.
– Что ж поделаешь – волхв. Поди, пойми, что с ними. Мы же... Не желаешь ли, друже Мал, скоротать времечко за игрой в кости?
Они иногда засиживались вечерами, бросая кости из кожаного стаканчика, спорили, а то и ругаться начинали. Вот и опять просидели дольше обычного, пока в тереме не стало стихать и не пришли челядинцы, доложив, что одрины [110] прогреты, постели расстелены и теремные девки маются, ожидая, не велят ли господа какую покликать.
А волхв Малкиня тем временем стоял, застыв в темном переходе княжеского терема, вслушиваясь в то неуловимое, что заставило его стремительно выскочить от князя. Это было ощущение приближающейся неведомой силы, полной колдовства и злого умысла. И Малкине, если он достоин, служить при князе, следовало разобраться, что к чему.
За стенами терема по-прежнему бушевала непогода: ветер выл, несло холодом и промозглой сыростью, голые ветви деревьев царапали закрытые ставни в торцах бревенчатого перехода. В самом же тереме раздавались привычные звуки обитаемого жилища: гомонили в людской, поскрипывали половицы, где-то в прядильне однотонно тянули песню девичьи голоса. Все как обычно, однако Малкиня уже понял, что нельзя ему сегодня расслабляться. То, что он уловил несколько минут назад, была чужая злая воля, которая простерлась к княжьему терему в Искоростене, и теперь Малкиня смутно улавливал ее приближение... Что именно он чувствовал, сам не понимал. Ему и раньше иногда казалось, будто кто-то наблюдает за ним украдкой с любопытством. Но стоило Малкине определить, с какой стороны направлено на него внимание и повернуться в ту сторону, это ощущение мигом пропадало. Нынче же... То, что он ощущал, не было даже чужими мыслями, это было что-то вроде медленно приближающегося волшебства. И волшебства недоброго. Тут уже не мысли разгадывать приходилось, а нечто потаенное, что словно и проявлялось смутно, но не желало показываться.
Малкиня затаился. Нашел темный закуток иод уходившей наверх лестницей, застыл неподвижно, наслав на себя заклятие невидимости. Заклятие было не такое и сильное – не обладал Малкиня по-настоящему зрелой силой, – да только если замереть в потемках в темной одежде, стоять тихо, сдерживая дыхание, его в любом случае не просто разглядеть.
Терем постепенно затихал. Один раз, когда челядинец тискал чернавку и они, дурачась и борясь, заскочили в темный угол под лестницей, оба заметили застывшего как изваяние волхва. И тут же, испугавшись, бросились прочь. Малкиня остался стоять. Слышал, как в тереме сменилась стража, заметил и как в верхнем переходе мелькнул свет, когда князь с посадником отправились почивать. Где-то за сгеной чей-то голос окликнул, ему ответили. Но постепенно воцарилась привычная тишина.
Не сказать, чтобы для Малкини это была тишина. Он весь напрягся, улавливая все, что происходило вокруг. Чужие летающие мысли: досада охранников на то, что дует от двери, у которой они стоят на страже; горькие мысли работницы, у которой захворал ребенок; ворчание старого тиуна, жалующегося на боли в суставах. Но долго наблюдать за всем сразу Малкине было невмоготу, и постепенно он просто застыл в ожидании. Даже отвлекся как будто, стал вспоминать.
Когда-то Малкиня был учеником волхвов-кудесников в древлянских лесах, даже имел доступ на Священную Поляну в Диком Лесу, а покровительствовал ему сам верховный волхв Никлот. Но однажды Малкине (тогда он звался просто Малком) пришлось выбирать между долгом волхва и собственными чувствами. Последние победили. Он помешал исполниться воле воспитавших его ведунов и вынужден был после этого покинуть древлянскую землю. Тогда Малк ушел в город Любеч, откуда был родом, сумел paзыскать родных, жил у них какое-то время. Сперва ему тяжко приходилось, так оглушала его жизнь среди людей, так наполняла голову чужими мыслями и голосами. Боялся даже оглохнуть. Однако недаром воспитавший Малка волхв Никлот научил его, как отрешаться от всего постороннего. Вот Малк и сумел отгородиться от шума многочисленной родни, ушел в себя. Расположения людей это ему не прибавило, наоборот, все считали его бирюком необщительным. И постепенно стал Малк удаляться от них. Все больше времени проводил в уединении, надолго уходил на ловы, а возвратясь, обычно ночевал в отдельно стоящих хозяйственных постройках. И однажды понял, что, кроме обременительного долга перед ним, ничего к нему родичи не испытывают. Вот и решил тогда податься, куда глаза глядят. Помыкался на чужбине, пока не надумал вернуться к ставшим ему родными древлянам. К тому времени древлянские волхвы совсем силу потеряли, разбрелись по дальним пределам. Поговаривали даже, что многие из них ушли в чужие края, поняв, что здесь силы былой уже не имеют. Кто бы узнал в Малке волхва-изменника? И он сменил прежнее имя на древлянское Малкиня, похожее на прежнее, и стал жить уединенно в лесной полуземлянке да промышлять охотой, в чем был не последним умельцем. Так все и продолжалось, пока случайно судьба не свела его с князем Малом. Как-то пришел Малкиня на торг-мену на большак и встретил там Мала Древлянского. Мал держался надменно, но Малкиня легко сумел подглядеть его мысли и поразился тому, насколько князь подавлен, мрачен и потерял веру в будущее. Вот и подошел к нему, сказал пару подбадривающих слов, ответив неожиданно на сокровенные, наболевшие вопросы Мала. И хотя был Малкиня юным и выглядел скорее как простолюдин-охотник, распознать в нем волхва было нетрудно. А то, что он душу князя немного успокоил, расположило к нему последнего. И Мал поначалу стал вызывать Малкиню в Искоростень для бесед, советов спрашивал, а потом и вовсе у себя поселил.