Еще Эврар помнил ее озверевшей от ненависти, когда она поразила его своим желанием убивать после набега норманнов. Поэтому не верил сначала, когда узнал, что она сжилась с Ролло. А выходит… Ну да ладно, Ролло сменил ее на эту белобрысую Гизеллу. Но ведь он и сына у Эммы отнял. А для женщины это важно и куда тяжелее, чем для воина. Вон у него самого дети по всему свету разбросаны – а ему и дела до них нет. А Птичке небось не сладко. И все же она держалась с Ренье как добрая заботливая жена. И вроде даже понравилась герцогу. Спал же он с ней, хотя в последнее время женщины как будто и не волновали его кровь.
По сути, Эврар думал, что Ренье будет доволен браком с Птичкой, и даже внутренне гордился, что и он приложил руку, чтобы состоялся этот союз. Да ведь и Эмма-то, что бы ни верещал этот Каролинг, дочь Эда. Королевская кровь. Разве что с Ролло спуталась. Но так как Эврар не делал особой разницы ни между шлюхами, ни между святошами – все равно под подолом у всех одно и то же, – то он не понимал, почему это послужило поводом к разрыву. И отдать девушку, да еще и венчанную супругу, такому уроду, как Леонтий! Нет, здесь что-то не так. Эврар отказывался в это верить.
Когда рассвело, обоз продолжал двигаться по старой римской дороге. Герцог все еще спал, и Эврар счел это добрым знаком. Пусть отоспится после потрясения. Возглавлял кавалькаду Рикуин. Эврар невольно восхитился им. Худой как жердь, а вон как держится. Не то что эти хнычущие бабы, которых и тряска утомила, и то и дело останавливались – то им по нужде приспичило, то веточек красной калины захотелось нарвать. Эврара захлестнули новые заботы. Носился вдоль обоза, орал, ругался, поторапливал. Совсем не до размышлений было.
Остановку сделали лишь к вечеру. Большое богатое аббатство вместило всех. Люди были утомлены. Кроме герцога – тот выспался в дороге и теперь был нервно оживлен и явно чего-то ждал. Эврар увидел, как Ренье меряет шагами галерею, опоясывающую квадратную башню аббатства, вглядывается в даль на дорогу, по которой они прибыли.
Эврар заметил Рикуина, тоже наблюдавшего за Ренье. Осмелился обратиться:
– Его светлость никак ожидает супругу?
Рикуин стоял, сжимая под горлом мех большого капюшона. Отрицательно покачал головой.
– Нет. Он ждет гонца от короля. Карл должен уже был прислать человека с извинениями.
– А… – протянул Эврар. Хотел что-то добавить, но промолчал.
Но граф Верденский сам заговорил об Эмме.
– Свою супругу граф оставил на попечение Леонтию. Несколько странно, замечу. Леонтий – его человек по тайным поручениям, и я не удивлюсь, если Ренье отдал ему какой-то неблаговидный приказ насчет жены.
– Все может быть, – кивнул Эврар.
Больше они не разговаривали. Эврар пошел в помещение, где на соломе уже спала свита герцога. Выбрал место поближе к огню. Со всех сторон несся храп утомленных людей. Эврар тоже безмерно устал, но почему-то не спалось. Лежал без сна, смотрел сквозь печную трубу очага, откуда с инеем врывалось мерцание звезд. Дьявол возьми! Какое ему дело до рыжей? А на душе неспокойно. Эврар вдруг с удивлением отметил, что зол за нее на своего герцога, и от этой мысли стало совсем скверно: Ренье Длинная Шея – его благодетель и сеньор. Эврар вот уже лет двадцать на услужении у него, с тех пор, как оставил службу у короля Эда Робертина. Прибыл он к нему, имея лишь коня и меч; озлобленный на прежнего хозяина. Эд всегда был резок со своими людьми, а его, Эврара, даже отстегал кнутом. Свинчатка, влитая на конце кнута, даже распорола мелиту лицо до кости, и шрам на его щеке остался как вечное напоминание о гневе, что таил в себе мелит на короля Эда. Но Эд уже давно отошел в лучший мир, а он, Эврар, все еще жив и неплохо устроился в Лотарингии. Он палатин самого герцога, его мансы разбросаны по всей Лотарингии, у него десятки литов, сервов, рабов.
Однако старая обида на Робертина осталась. И он чертыхался, вспоминая прежнего короля, и не понимал, отчего его столь волнует судьба дочери Эда. Одно было ясно: Ренье не должен был отдавать свою законную жену бывшему рабу. Он ведь понимал, на что способен Лео. Или же герцог сам хотел избавиться от Птички таким ужасным способом?
И все же Эврару становилось жутко от мысли, что рыжая Птичка сейчас находится во власти Леонтия. Еще в Реймсе Эврар заметил, как смотрит на нее грек. А ведь он ненормальный. Пыточник, упивающийся страданиями других. Мелит слышал, как люди шептались, что Леонтий дьявол, ибо все его женщины умирали, а тела их были обезображены. И герцог не мог не знать, что ожидает Эмму с Леонтием. А ведь она его жена – тут уж ничего не изменишь. И пожертвовать ею в пользу бывшего раба… Леонтий – еретик, хитрый прихвостень. Сначала ночной горшок за герцогом выносил, потом стал писцом-каллиграфом, получил свободу и дослужился до звания личного нотария герцога. Эврар ненавидел его, как воин не переносит дворцового чиновника, интригана и пыточника. Нет, Ренье не прав, что оставил ему Птичку. Разве что… – у Эврара перехватило дыхание – разве что Длинной Шее пришло на ум избавиться таким способом от неугодной жены.
Он еще долго ворочался, не в силах успокоиться.
Но на другой день, по-прежнему услужлив, о своих сомнениях и не обмолвился. Ренье был раздражен – гонца от короля все не было. Лишь к вечеру следующего дня их догнал посланник. Ренье, не останавливая коня, взял у него свиток, кликнул дьяка-чтеца. Эврара в этот миг рядом не было – задержался в конце обоза, следя, как воины вытаскивают съехавший с обочины и застрявший воз с разнообразной мебелью. Когда вернулся в голову кавалькады, увидел, как Ренье хлещет плеткой посланника. Рикуин еле успел вмешаться, остановив руку Ренье.
– Опомнитесь, мессир! Этот человек всего лишь посыльный, и не его вина, что Карл оказался таким дураком.
Эврара разобрало любопытство. Когда вновь тронулись в путь, пристроился сразу за лошадьми герцога и Рикуина, слышал каждое слово. Оказалось, Ренье разозлило, что Карл вместо ожидаемого извинения лишь напомнил о присяге, давая понять, что отныне Длинная Шея все же является его вассалом, а значит, власть Каролинга распространяется на все земли Лотарингии.
– По-своему он прав, – спокойно ответил Рикуин. – Теперь вы связаны с ним, и, может, это даже хорошо, ибо германские Конраддины не посмеют открыто домогаться Лотарингии, не рискуя ввязаться в войну с западными франками. Ведь ко всему прочему Карл Простоватый – последний правящий Каролинг, а власть этого рода священна. Поэтому, если Карл возжелает посетить наши земли, вы обязаны будете его принимать как сюзерена и ни словом не должны обмолвиться о нанесенной вам обиде.
– Все демоны ада! – вскричал Ренье и так дернул повод коня, что тот взвился на дыбы. – И самое противное, Рикуин, – добавил он, уже справившись с лошадью, – что в этом послании Карл величает меня родичем. А сие означает, что этот мужелюбивый лицемер все же теперь признает, что я стал супругом его племянницы. Каков пес! При всех он ее и знать не желает, а в письме уже готов раскаиваться.
– Но ведь это же превосходно! – рассмеялся граф Верденский. – Ибо свидетельствует о том, насколько вы сблизились теперь с Простоватым. И вам бы не следовало отсылать госпожу Эмму, ибо, случись что, Карл вменит это вам в вину, а вам, что бы вы ни чувствовали к Простоватому, стоит держаться его руки хотя бы ради того, чтобы не оказаться меж двух огней – франками и германцами. А война с двух сторон вам невыгодна, да и мне, и всем лотарингцам тоже, ибо тогда, может статься, мы потеряем свою независимость. Понятно, вы присягнули Карлу. Но сей ничтожный правитель даже в своих землях не обладает реальной властью. В то время как германцы…