Елка в углу осыпалась редким шепотком. Он становился различим в долгих, долгих паузах… Что-то звякнуло – это упал и покатился блестящий шар. Кошка отпрыгнула и уставилась на него.
– Теперь нас родня разберет… – сказала Карина. – Уж лучше в детдом, там бы все вместе были. А так… Лариску тетя Зина берет, она вон где живет – почти за городом!
– А тебя? – спросила я. – Тебя она не берет?
– Нет, меня папин брат возьмет, он сказал – пока на год, там видно будет… Деда тетя Зина сдаст, конечно, в этот… в стариковский дом, для безродных…
Мальчик вдруг глухо заплакал, уткнувшись лицом в ладони. Карина даже не оглянулась на него, продолжая покручиваться на табурете. Дед жалобно улыбнулся и забормотал что-то, локтем прижимая к себе лохматую голову младшей внучки.
– Может, и в самом деле проситься в детдом всем вместе? – предложила я, с отчаянием понимая всю свою бесполезность здесь, в этом доме, в этой беде.
– Нет, – сказал мальчик, ладонью стерев слезы. – У наших детей не бросают. Всех по домам разберут.
Зазвенел звонок в прихожей – настойчивый, хозяйский.
– Это тетя Зина, – не поднимаясь с табурета, вяло проговорила Карина. – За Ларисой приехала…
Мальчик открыл дверь, и, как в прошлый раз, прямо с порога вломился в дом хрипловатый повизгивающий голос.
– Давай шевелись, а! Шофер ждет! Все собирайтесь!
– Почему все? – послышался растерянный голос мальчика.
Тетя Зина толкнула дверь в столовую, окинула комнату едва заметным движением густой брови и скомандовала Карине:
– Давай, слышишь! Собирайтесь, живей! Хватай шмотки, какие нужны! Всех развезу.
– А дед как же? – спросила Карина, глядя на нее исподлобья.
– Завтра за ним дядя Ачил приедет. Давай, меньше говори! Поворачивайся, время мало!
– Так он один до завтра останется? – спросила Карина, не поднимаясь. – Он один боится. Мы никогда его не оставляем. Его кормить надо.
– Ничего, один день не сдохнет! – взорвалась тетя Зина. – Давай, графиня, тоже, сколько я здесь буду ждать! С работы отпросилась, шофер ждет!
Дед, почуяв опасность, беспокойно задвигался на диване, прижимая к себе младшую внучку, которая переводила испуганные глаза с сестры на тетю Зину.
– Я деда одного не брошу, – сказала Карина. Наступила мгновенная пауза, в течение которой тетя Зина осмысливала: эта маленькая дрянь, которая должна быть благодарна за все, что делает тетя Зина, смеет еще выбрыкивать и ставить условия – и полился страстно-визгливый монолог на все том же восточном языке, монолог, подсвеченный тусклым сиянием золотых зубов. Время от времени из зубов высекались русские слова: «тюрма», «засранка», «подохнете»…
Старик и младшая внучка таращили глаза с одинаковым испуганным выражением, мальчик вжался в кресло, и только Карина, уставясь на тетку с откровенной ненавистью, угрюмо выслушивала брань.
Когда теткин монолог иссяк, она повторила негромко:
– Я без деда никуда не поеду.
Тогда я не выдержала.
– Послушайте, зачем вы их разлучаете? – Я старалась говорить доброжелательно. – Ведь это семья, а вы растаскиваете ее по разным углам…
Тетя Зина повернулась с таким изумлением на лице, как если бы дед вдруг заговорил по-русски и разумно.
– Ведь можно помочь по-другому… – продолжала я. – Наверное, родня у вас большая, можно собрать средства на жизнь детям, а с хозяйством и с дедом они отлично управляются…
Тетя Зина, как приемщик в ломбарде, мгновенно взвесила и оценила мой старый тренировочный костюм, пустые руки без колец, бедные натуральные зубы и выговорила старательно-вежливо:
– Слушайте, дорогая… Зачем не в свое дело лезешь? Зачем здесь посторонняя, чужая сидишь? Семейное дело, сами разберемся…
И, схватив за руку Ларису, потянула ее со злостью:
– Давай едем, некогда здесь собрание проводить!
Но та, вдруг вцепившись в старика, крикнула отчаянно:
– Нет! Не поеду к вам! Деда! Держи меня крепко!
Старик обеими руками прижимал голову внучки к своей седой груди в распахнувшемся халате. Но тетя Зина была сильнее, она оторвала Ларису от старика, и тот вдруг заплакал – жалобно, тоненько всхлипывая, потрясенно глядя на свои вздрагивающие руки.
– Постойте! – крикнула я. – Оставьте детей! Я возьму их! Я возьму детей, – твердо повторила я. – И старика. Не трогайте их, оставьте здесь…
Тетя Зина легонько ахнула и несколько секунд созерцала меня с ненавидяще-радостным выражением на лице.
– Она возьмет детей, а?! Она возьмет детей! – вкрадчиво воскликнула она, глядя уже не на меня, а вокруг себя, как будто ее окружала толпа сочувствующих. – Она возьмет детей и, как опекунша, захапает все! Все!! Она ходила в дом и высмотрела, здесь есть что взять! Потом иди доказывай, что – чье!!
– Что?! Что вы несете?! – задыхаясь, выкрикнула я. – Как вы смеете?!
– Потом отсуживайте, детки, шубу вашей покойной мамы у этой опекунши! – торжествующе гремела она. – Позарилась, а! На добро сирот позарилась! Не-ет! На, выкуси, музыка! Спа-арцменка!
Последнее относилось, по-видимому, к моему застиранному тренировочному костюму… Мы стояли друг против друга, и она вертела перед моим лицом бриллиантовыми и рубиновыми фигами. Боковым зрением я видела съежившегося мальчика и совсем обезумевшего от крика деда. Карина была у меня за спиной.
– Прохиндейка! Я еще проверю, чего ты здесь околачивалась! Я лично проверю! – Голос тети Зины пошел на следующий виток – еще более ликующий и визгливый. Мне не справиться было с этим голосом. Я почувствовала спазм дурноты в горле, выскочила в коридор и схватила куртку.
Оглянувшись, в последний момент я увидела совершенно меловое лицо Карины.
– Я тебя еще упеку, аферистка!
Хлопнув дверью, я отсекла липкую дрянь, которая неслась мне вслед с этим голосом.
Дома, увидев меня, сын спросил испуганно:
– Что случилось? Ты упала? Ударилась?
– Ударилась, – пробормотала я.
…Вечером я все-таки решилась вернуться к этой двери – надеялась, что кто-то из детей остался. Мне никто не открыл… Значит, Карина выиграла хоть этот бой – заставила забрать с собой деда.
Много раз потом я заходила в их подъезд и подолгу звонила в дверь – не могла отделаться от мысли, что там, в этой квартире, ждут моей помощи трое детей и сумасшедший старик.
…Года через три случайно во дворе я встретила брата Карины. Он повзрослел, подрос и не казался уже таким хилым – ему исполнилось семнадцать лет. Он вежливо и сдержанно поздоровался со мною, мы немного поговорили. Спасибо, все хорошо, папу освободят через два года. Все хорошо – я работаю, девочки учатся, дедушка умер…