— Семеро убитых, десять раненых! — крикнул он кому-то в кухню. Оттуда ему ответил что-то женский голос.
— Срезай потоньше! — сказала я
— Не волнуйся, не первый день режу мясо.
— … И без жира…
Я вдруг подумала, что море должно быть где-то недалеко. Мне захотелось немедленно войти по колени в воду, шевеля пальцами и приподнимая юбку.
Хозяин принес тарелку, доверху наполненную кусочками индюшатины с янтарной кромкой жира, и впервые за несколько недель я набросилась на еду, обжигаясь, хватая ртом куски, бурно, рывками, дыша, во рту уже остужая вкуснейшее мясо…
— Что пить будешь? Кофе?
— Чай… зеленый, с наной…
Мне нравилось, как взбегает он по ступеням, в этом тоже было что-то игровое, театральное. И сама я сверху, как из ложи, наблюдала за семенящими мимо окон кафе забавными, стриженными под ежик старухами в свободно болтающихся шароварах ярких расцветок и смешными голенастыми стариками в просторных шортах, с седыми косичками на затылках.
Почему-то все тельавивцы кажутся мне смешными. Слишком они обжили свой город, слишком не замечают его, а заодно уж не замечают и гостей, как жильцы коммуналки не обращают внимания — кто там шастает по коридорам замызганной общей квартиры. Мы-то, в Иерусалиме, ходим по струнке — поди не заметь этот город! — нас-то в строгости держат…
Парень принес на маленьком круглом подносе высокий стакан, в котором таинственно и глубоководно волновалась темно-зеленая веточка мяты — по здешнему «наны», придающей чаю ни с чем не сравнимый, успокоительный вкус. В стакане стояла ложка с высокой, жгутом закрученой ручкой.
Я быстро насытилась, но продолжала есть, растягивая удовольствие, отрывая от питы кусочки, кроша их в тарелку и вываливая в горчичном соусе. И когда они размякали, я нанизывала на вилку кусочки мяса, укутывала их в пропитанные соусом лоскуты лепешки и медленно отправляла в рот.
Мне так не хотелось отсюда уходить…
— Вкусно? — спросил от стойки хозяин.
Я молча закатила глаза к потолку. Он довольно усмехнулся.
… И даже когда поела и отодвинула тарелку, я все еще продолжала сидеть, как сидят в убежище, в уютной пещере на берегу моря, куда загнала тебя морская буря.
— Уже десять убитых, — сказал хозяин, убирая тарелку и выкладывая на стол плоскую кожаную книжку со счетом. — И девятнадцать раненых.
— Маршрут такой… четырнадцатый… — отозвалась я, — ходит редко, народу всегда битком…
Положила деньги на стол, с чаевыми… Выходит, пока я ела шуарму, умерло трое… Три жизни погасли, пока я обстоятельно смаковала золотистые кусочки нежной индюшачьей плоти.
Наконец я поднялась, постояла, невзначай проверяя и с удовольствием обнаруживая, что неплохо стою на ногах…
Тут в забегаловку ввалилось сразу несколько человек, по-свойски приветствуя хозяина, — очевидно, служащие из соседних учреждений явились обедать.
Я попрощалась, и хозяин, несмотря на то что был занят новыми заказами, бросил мне вслед:
— Ты не ошиблась, что заглянула сюда, а?
— Не ошиблась, — сказала я. Надела шляпу и вышла…
У входа в банк «Апоалим» стоял совсем молодой и очень мрачный охранник. Не двигаясь, не разнимая рук за спиной, он внимательно следил, как я к нему приближаюсь.
— Не подскажешь — в какой стороне у вас море? — спросила я.
— Что это значит? — осведомился он. — Море всегда на западе. Где ты училась?
— В консерватории, — сказала я.
— Это не беда, — отозвался он. — Повернешь сейчас за угол и спускайся по этой улице до конца. Упрешься в море.
— Видишь ли, просто я — из Иерусалима.
— И это не беда, — сказал он. И в спину мне: — Ты уже слышала?…
— …Слышала… — ответила я, не оборачиваясь.
И пошла вниз мимо приморских кофеен под грязноватыми тентами, мимо лавок с давно не мытыми витринами, мимо фалафельных, с вынесенными на улицу тремя пластиковыми столами, за которыми на старых табуретах сидели люди в майках и резиновых шлепанцах. Под один из этих тентов я заглянула — купить бутылку минеральной воды.
— … И он сказал, этот миллионер, этот богач: «В тот день, когда моя дочь выйдет замуж, — точно такую свадьбу, в том же зале я играю для бедной сироты!»
Один из сидящих за столом — могучий, эллинского типа мужчина в кудряшках — переговаривался через мою голову с хозяином кофейни. Сквозь натянутый синий тент солнце падало голубовато-синими рефлексами на стол, на лысину хозяина, на плечи и лица сидящих, на мясистое ухо кудрявого, с одинокой длинной серьгой, дрожащей и вспыхивающей дешевым синим огоньком. В контраст к этому весь пейзаж за пределами тента был залит ярким оранжевым светом. И столкновение этих двух цветов давало такую насыщенную гармонию мира, как будто две необходимые друг другу субстанции дополняли друг друга. Как будто мощная радостная стихия разделилась когда-то, чтобы сливаться и сливаться вновь в неутомимом празднике бытия.
— …Ну и?…
— … И в шикарном зале, с оркестром, с морем цветов, с такими винами, что тебе и присниться не могут, были сыграны две свадьбы: для его родной дочери и для бедной сироты…
— Ска-а-зки…
— …Слушай, болван, моя тетя Ципора сшила два одинаковых свадебных платья! Она шила их три недели и три недели плакала от счастья!
— У тебя найдется два тридцать? — спросил меня хозяин. — Чего это она плакала?
— А потому, болван ты бесчувственный, что из-за таких вот праведников, как этот миллионер, наш народ еще жив…
— В Иерусалиме теракт, — сказал хозяин, выкладывая мне медную сдачу на пластиковое блюдце с эмблемой «кока-колы». — Одиннадцать убитых, двадцать раненых… Так, выходит, твоя тетка неплохо заработала на этих платьях?
Все здесь было густо перемешано, как рефлексы синего и оранжевого света. И ничто не могло поколебать этой босой приморской жизни, продутой соленым бризом.
Я обернулась от прилавка и поняла, почему хмурый юноша-охранник сказал: «упрешься в море» — внизу я увидела широкую ровную стену Средиземного моря, на вид металлическую и холодную, с кипящими иглами густых перламутровых бликов.
Я прибавила шагу, как-то странно ощущая робкую еще власть над ногами, которые, как выяснялось, вполне подчинялись моей воле. Спокойно, сказала я себе, спокойно, вот и море… иди, получай свое море…
… И минуты через три, скинув сандалии, уже вступала в блаженство соленой стихии, крепкой мужской ладонью схватившей меня за щиколотки.
Я приподняла подол юбки и, отгребая ногами длинные кудри водорослей, вошла в воду по колени, напрягая икры и ощущая это упругое, почти интимное оглаживание…