В этот момент в дверь постучали. Леди Грэйс Блаун явилась сообщить, что уже пришло время собираться в Гилд-холл. Дебора Шенли встала, чтобы откланяться, но Анна удержала ее.
– Разве моя сестра тоже собирается на прием?
– Нет, разумеется. В ее-то положении…
– Тогда останься, Дебора. Мне могут понадобиться твои советы, ибо достаточно отсутствовать в Лондоне неделю, как мода убегает вперед.
Это был первый большой бал в этом году, и Анна решила, что хоть ненадолго, на несколько часов, она забудет обо всем и вновь станет веселой и безрассудной. Вечером она отплывает, а завтра предстанет перед своей грозной свекровью и сделает все возможное и невозможное, чтобы заставить ее прийти на помощь к отцу.
Пусть Маргарита и ненавидит Уорвика, но она отнюдь не глупа, и если убедить ее, что с каждым упущенным днем Ланкастеры безвозвратно теряют шансы восстановить свое положение, что король Генрих VI безнадежно выжил из ума, а красивый и удачливый Эдуард Йорк необыкновенно популярен, что в стане Ланкастеров свила гнездо измена…
Ах, да разве недостанет у нее аргументов, если речь идет о том, чтобы спасти отца! Прочее ее не занимает. Что ей власть и могущество, если она так несчастна… Завтра она будет с Эдуардом, а потом… потом придется лгать доколе возможно. А Филип… Свидятся ли они еще когда-нибудь? Она принцесса Алой Розы, а он йоркист и враг ее отца. Ах нет, больше она не станет печалиться!
– Да улыбнитесь же, ваше высочество! – воскликнула Дебора Шенли. – Посмотрите, как вы прекрасны. Ни одна женщина не должна с такой печалью смотреть на свое отражение, особенно если она так великолепна!
Анна стояла перед большим, во весь рост, венецианским зеркалом в золоченой бронзовой раме. Из всех многочисленных нарядов Дебора посоветовала ей надеть серебристое парчовое платье, сплошь расшитое искрящимися райскими птицами. Платье имело округлый вырез, отороченный темно-красным утрехтским бархатом, и таким же бархатом были подбиты широкие навесные рукава, что спадали от плеча и стелились по полу вместе со шлейфом. Другие рукава, из серебристой парчи, туго обхватывали руки девушки до самых перстней.
– Это платье заказал отец, – заметила Анна, оглядывая себя. – Но я ни разу не надевала его, поскольку сначала мы были в ссоре, а потом все не являлся повод.
– Но теперь-то он явился, – улыбаясь, Дебора расправляла шуршащие складки платья и длинный шлейф принцессы. – Улыбнитесь же, наконец, леди Анна! Вам понадобится немного румян, а то что-то вы слишком бледны.
Она стала осторожно накладывать грим на скулы принцессы, а та, искоса глядя на нежное личико Деборы, подумала, что бы сказала баронесса, если бы знала, сколь серьезна причина ее бледности.
Между тем голову принцессы увенчали островерхим эннаном из такого же гранатово-красного бархата, с верхушки которого струились волны дымчатой серебристой вуали. Она была так длинна, что ее отбросили за плечи и немного присобрали, чтобы она не мешала принцессе при ходьбе.
В это время церемониймейстер возвестил о приходе епископа Йоркского. Анна глубоко присела и поцеловала перстень дядюшки. Епископ выразил свое восхищение племянницей, а затем сообщил, что к ее отплытию все готово и она может распорядиться перенести на корабль поклажу, которую пожелает взять с собой.
– Разве ты собираешься покинуть нас? – разочарованно спросила Дебора, когда они остались на несколько минут с глазу на глаз.
– Да, сегодня же после бала. Корабль будет ожидать меня на пристани близ Тауэра, и ты даже сможешь помахать мне платком из окна. Жаль, конечно, что ты не сможешь сопровождать меня в Гилд-холл.
– Увы, я сегодня необходима герцогине. Она всегда просит меня читать ей перед сном.
Когда они уже спускались по лестнице, баронесса обронила:
– Этот отъезд… Герцог Уорвик знает о нем?
– Нет, но я отправлю ему письмо перед самым отплытием. Лорд Стэнли будет ожидать меня на пристани и уже завтра поутру выедет к отцу.
Баронесса опечалилась.
– Жаль, что, едва появившись, ты тотчас покидаешь двор. По крайней мере, я буду скучать. Кроме того…
Она замялась.
– Мне передать что-нибудь леди Изабелле?
Мгновение Анна молчала. Они вступили в холл, где их окружила пышная и шумная толпа. На лице принцессы уже была маска учтивой любезности. Однако, садясь в карету, она негромко сказала Деборе:
– Передай сестре, я искренне сожалею, что мы с нею в ссоре…
В этот вечер закат над Лондоном был необычайно великолепен. Анна смотрела на пламенеющее небо, и ее сердце сжимала тоска. На пути двигавшегося к Гилдхоллу кортежа собралось немало народа, однако Анна уже заранее была настроена враждебно к горожанам – ей казалось, что всю эту толпу собрал безветренный тихий вечер и мягкая погода, а крики, приветствующие их кортеж, принадлежат тем, кому за это заплатили, и отнюдь не выражают истинной привязанности.
Карету немилосердно встряхивало на рытвинах и ухабах, и, хотя скамьи были завалены подушками и кожаными валиками, Анну и епископа то и дело бросало друг к другу.
– Не люблю я этого способа передвижения! – сердито воскликнула наконец Анна. – Лучше бы уж верхом. И вообще – весь этот пир во время чумы мне претит. Зачем только мэрия затеяла все это?
– Видишь ли, дитя мое, нынешний мэр, торговец рыбой Уильям Хамптон – человек хитрый и предусмотрительный. В Лондоне, по традиции, всегда в начале апреля корпорации устраивают банкет в ратуше в честь знатных особ. И вот Хамптон избрал именно этот момент, когда в столице из-за начавшихся военных действий отсутствует большинство вельмож, а значит, корпорациям не придется так уж сильно раскошеливаться. К тому же, устраивая банкет именно сейчас, он надеется расположить к себе Ланкастеров в случае победы Делателя Королей, но всегда сможет сослаться на традицию, если к власти придут Йорки.
– Как вы легко рассуждаете обо всем этом, дядюшка!
– Это вовсе не так, – сказал епископ сухо. – Господь свидетель, на что бы я ни пошел, дабы избежать кровопролития и новых бедствий, что несет эта война.
Он склонил голову и, перебирая четки, казалось, углубился в молитву, не обращая внимания на заглядывавших в карету горожан. Они уже миновали Стренд, башни ворот Темпл-Бар и ехали по Флит-стрит, где стояли респектабельные дома богатых горожан. Карету мелко потряхивало на мощенной булыжником мостовой, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что было ранее. И все же Анна внезапно почувствовала себя дурно.
«Господи, только не это! Может, меня просто укачало? Ведь последний раз так было в Кентербери и больше не повторялось!»
Карета миновала собор Святого Павла, впереди показалась шумная улица Чипсайд, людная и оживленная дотемна. Впереди, громко трубя, скакали герольды, и весь этот шум болезненно отдавался в голове принцессы. Она откинулась на спинку сиденья. Епископ ничего не замечал, улыбаясь и благословляя склонявшиеся перед ним головы. Улыбка его была нежной, почти отеческой.