Уорвик, освещенный свечами, в зеленом, сверкающем золотом камзоле, со сложенными на груди руками, казался спокойным и величественным. Анна почувствовала, как в горле снова вспухает ком, но заставила себя сдержаться.
«Они не увидят моих слез! Отец, они не увидят меня слабой!»
Она сжала зубы. Уорвик и в смерти был окружен врагами. Вот они: братья Йорки, которых он возвеличил и которые убили его, и с ними предатель-священник. Завтра они, как победный трофей, повезут его истерзанное тело в столицу, и толпы зевак станут стекаться отовсюду, чтобы поглазеть на того, кто так долго был грозой и благословением Англии. А вместе с ним отвезут и ее, и бросят в Тауэр, к бедняге Генриху Ланкастеру. Что ж, их черед торжествовать…
Горящими сухими глазами она глядела на епископа Илийского. Поначалу тот не поднимал лица, затем, покосившись на нее, запнулся и наконец вовсе умолк. Чтение литании продолжил аббат.
Братья Йорки поднялись с колен. Эдуард шагнул к принцессе и произнес несколько слов утешения. Анна глядела холодно, и король не стал продолжать. Когда они вышли, Анне стало легче. Она, наконец, снова осталась одна.
Погребальный звон, без умолку гудевший над городком, наконец умолк. В маленькой часовне воцарилась тишина, лишь потрескивали свечи да мягко оплывал воск.
Анна не спала уже вторую ночь, но не ощущала усталости. Наоборот, все ее чувства были напряжены до предела, и она вслушивалась в сумрак за окном. Вот проскрипели колеса телеги, откуда-то издали донеслись отрывистые голоса, залилась лаем собака. Проскакал верховой под окнами монастыря, и стражник громко спросил у приезжего пароль.
Эдуард был бы плохим полководцем, если бы не выставил патрули, даже когда абсолютно уверен, что опасаться нечего. Но вместе с тем саму ее не сторожили. Что ж, теперь ей, слабой и беззащитной, некуда идти. Ее отец погиб, армия Алой Розы разбита, муж ее далеко за морем. И тем не менее Анна знала, что так или иначе уйдет от них, не позволив распоряжаться ее судьбой.
Время шло. Стало совсем тихо. Свечи сгорели больше, чем наполовину. Анна встала и приблизилась к телу отца.
– Прости меня. Я не сумела тебя спасти. Твоя гибель тяжелым камнем лежит у меня на душе, и я не уверена, что когда-либо смогу искупить этот грех. А теперь – прощай. Мне… Мне…
Ее вновь стали душить рыдания, но она переборола себя. Если сейчас дать волю слезам, то у нее ни на что не хватит сил, а теперь она знала, что ей делать.
Склонившись, она несколько долгих секунд стояла, прижавшись губами к челу Делателя Королей. Потом резко выпрямилась, откинув голову, и вышла.
Охранник дремал, опершись на короткое тяжелое копье. Порой он засыпал глубоко и тогда начинал сползать по древку, клонясь вперед. Вздрагивая, он открывал помутившиеся глаза, изумленно озирался и снова впадал в полузабытье. Нестерпимо хотелось опереться о стену, но он понимал, что тогда непременно уснет беспробудным сном.
Вокруг было тихо, лишь из лесу долетал одинокий волчий вой да хохотал на опушке филин. В этой тишине казалось невероятным, что городок до отказа набит всяческим пришлым людом. Тотчас после битвы сюда стеклось великое множество бродячих торговцев, скупщиков оружия, лекарей-шарлатанов, гулящих девок, кузнецов, оружейников, странствующих монахов – продавцов индульгенций.
Но сейчас все это скопище безмолвствовало, впав в забытье, утомленное днем, какого не помнили даже ветераны войны Роз, жестокостью казней, длившихся до сумерек, пиршествами, вином, шумом, торгом, пьяными драками. Только в аббатстве да в превращенной в лазарет старой церкви тускло мерцали огни. Тучи разошлись, и тонкий белый серпик луны освещал верхи шатров и палаток, крытые повозки, скаты кровель, сумрачную рощу и трупы повешенных на сучьях дубов.
Стражник вновь задремал. Поблизости раздался шорох. Он выпрямился:
– Кто идет? Говори или отведаешь меча!
Тихо. Где-то в стороне подала голос кошка. Он поднял камень и запустил в темноту.
– Бесовское отродье!
Он снова обхватил копье, прикрыл глаза. Перед глазами стояла та гибкая девчонка, с которой он потешился сегодня. Чертова плутовка! Она утомила его, да и денежки прости-прощай. А потом откуда ни возьмись заявился его капитан, свирепо уставился на девчонку, потом посмотрел на него и велел отправляться в дозор, к городским воротам. Кривой пес! Дрыхнет, наверное, хотя и обещал прислать кого-нибудь на смену.
Снова раздался шорох, а следом – странный звук, словно гравий заскрипел под ногой. Дозорный напряг слух, но не изменил положения, только приоткрыл глаза. Из-за выступа башни выплыла темная тень, двигаясь бесшумно и плавно. Он неотрывно смотрел. В луче лунного света блеснули глаза.
– Стой!
Он подхватил копье и угрожающе шагнул вперед. Дьявол, да ведь это баба!
Охранник было успокоился, но затем снова струхнул. Кто такая? Глазищи вон как сверкают. Стражник невольно перекрестился и повел копьем, подбадривая себя. В поясе у него зашита реликвия – тряпочка, пропитанная кровью святого Себастьяна, так что нечисть ему не страшна, а с живой бабой он уж как-нибудь справится.
Анна напряглась, сжимая в руке нож. Она нашла его в монастырской кухне, когда покидала аббатство. Им она надеялась обрезать повод одного из стоявших у коновязи аббатства коней, но потом решила не делать этого. Слишком много шума, а она хотела ускользнуть незамеченной. Тут и идти не так далеко. Поле боя совсем рядом, за рощей с повешенными. А нож… Он еще пригодится…
Она нанесла удар изо всех сил, немного выше пояса, снизу вверх, как когда-то учил отец. Боже, они просто играли, и думал ли Уорвик, что эта наука пригодится его девочке?
Анна почувствовала, как острие ножа пробило воловью кожу куртки и погрузилось в мягкие человеческие внутренности. Солдат ухнул, вытаращил глаза и разинул рот, словно собираясь закричать. Анна испугалась, что он поднимет шум, и, забывая дышать от ужаса и отвращения, еще сильнее нажала на рукоять.
Длинный и острый, как бритва, нож вошел глубже. Солдат вдруг навалился на нее и схватил за плечи. Она видела совсем рядом его облитое смертным потом лицо, слышала запах пива и лука. Он жадно хватал ртом воздух, потом из его горла послышались булькающие звуки, и ртом хлынула кровь. Державшие Анну руки ослабели, и она со всех ног кинулась прочь.
Она остановилась лишь в тени рощи, больно ударившись плечом о ноги повешенного. Ее всю трясло. Не в первый раз ей приходилось убивать человека. Когда это случилось впервые, ей не было и десяти лет. Играя с арбалетом, она случайно спустила тетиву, и стрела пробила горло стоявшего неподалеку ратника. Тогда она билась в истерике и рвала волосы в страхе, что теперь ей не миновать геенны огненной. Но старый лучник, давний сподвижник Уорвика, успокоил ее, а позже, во время какой-то стычки, сам вручил ей оружие и хвалил за каждый ловкий выстрел. Однако вот так, вблизи, чувствуя, как поддается стали теплая человеческая плоть…