А если… если у них на самом деле любовь?!
Ира попятилась. Может, и правда? У этих двоих – настоящие чувства друг к другу, любовь, про которую пишут в книгах, показывают в кино. Но почему, почему тогда так неприятно все это для нее, для Иры?! Ведь если бы она была хорошим человеком, она просто пожелала бы этой паре счастья, а не мечтала надеть им на головы мусорные ведра?
Она поплелась домой. Птичьего чириканья больше не слышалось. И птенец не торчал из скворечника. И кошки тоже не было, и выпавшего птенца. Только ветер остался и все так же сильно раскачивал березу.
Мама была уже дома. Она стояла в дверях и молча смотрела на Иру, которая медленно расстегивала куртку.
– Я все уберу сейчас, – вспомнила Ира и торопливо добавила: – Я мусор выносила.
– Ира, – холодно сказала мама, – это что?
Только сейчас Ира заметила листок у мамы в руках. Ее сочинение!
– Ты проверяла мой рюкзак?!
– Это валялось на полу, – покачала мама головой, – прятать надо было лучше! Мне интересно, что ты скажешь в свое оправдание.
Ира взглянула на маму. Ей очень хотелось сказать: «Влад легко променял меня на другую девушку». Но она знала, что ответит мама: «Ты сама виновата». И это, в общем-то, правда…
– Я вот что скажу, мам, – Ира постаралась вложить в свои интонации всю силу, всю твердость, на какую была способна, – это была последняя двойка! Из прошлой жизни. Больше ты их не увидишь.
Мама покачала головой и отправилась в кухню.
А Ира добрела до своей комнаты. Села на кровать и, взяв ослика Иа, невидящими глазами уставилась на Гордона Рамзи, все так же подмигивающего ей с экрана. В груди ее горела какая-то точка, в которой скопились горечь и разочарование, словно эту точку выжгли в ее груди лазерной указкой. Значит, Влад никогда не любил ее? И когда целовал, и когда прижимал к своей груди… Значит, ему действительно было все равно – что Ира, что другая девчонка? Просто без разницы. Он ничего к ней не чувствовал, а она ведь верила ему! Слушалась его. Ну, по крайней мере, пыталась.
Самое ужасное – что точка эта не прекращала болеть. Она ныла и ныла, и Ира всерьез испугалась: а вдруг на самом деле она все еще любит Влада? Вдруг то, что ноет у нее в груди, – это и есть любовь? Кто ведь ее знает, какая она на самом деле? Ее показывают в кино, но вроде как – снаружи. А вдруг любовь – это когда горит и болит одна точка в груди?
Ослик Иа смотрел на Иру молча и грустно, как бы подтверждая верность ее сомнений. И она уже чуть было не собралась зарыдать по Владу, как тут вернулся с дежурства папа.
Он заглянул к Ире, и она выложила ему все. И про то, что Влад обменял ее на Полину. И о том, что в груди у нее что-то болит.
– Ты вот говоришь, что верила Владу, а он тебя никогда не любил, – сказал папа, – а помнишь, я тебя как-то спросил: как ты сама к нему относишься, к своему Владу? Ты замялась. Ты уверена, что сама-то любила его без оглядки?
– Не уверена, – призналась Ира, – но, пап, вот тут-то больно! – Она ткнула пальцем себя в грудь. – Это что значит, пап?
– По-моему, это просто обида в тебе ноет. Это нормально. Каждый человек – собственник. Хочет всем нравиться. И очень огорчается, когда узнает, что нравится он далеко не всем. Однако, как мне кажется, лучше делать то, что ты считаешь нужным, чем пытаться всем-всем понравиться.
– Тем более, что, наверное, это невозможно, – грустно сказала Ира.
– Слушай, это был бы ужас! Ты только представь – целыми днями пытаться всем понравиться. Врать, изворачиваться, подстраиваться под всех, наступать на горло собственной песне, лишь бы тебя любили! Это как вы в своих фейсбуках лайками обмениваетесь. Представляешь, писать посты в блоге или в соцсетях только для того, чтобы всем понравиться.
– У нас есть такие в классе.
– Да они везде есть, даже в нашей поликлинике. Вот гардеробщица наша, помнишь? Она понятия не имеет насчет лайков, но все время в напряжении – всем пытается понравиться. Тебе это надо?
– Нет, – твердо сказала Ира.
И – словно по мановению волшебной палочки – в груди у нее перестало ныть.
– Не обращай на него внимания, – подытожил папа, – он еще вернется к тебе. Не знаю, нужен ли он тебе будет к этому моменту, но вернется. А ты пока займись делом. У тебя ж оно вроде есть!
Папа подмигнул Ире.
– Ага! Пап… Я тебя так люблю! Мне так полегчало.
– Ну, я все-таки врач, – засмеялся папа, – «скорая душевная помощь». И я тоже тебя люблю.
– Пап… а мама почему меня не понимает?
– Как же не понимает? Все она понимает. Просто переживает за твое будущее. То есть за уроки. Но она сказала, что ты ей с горящими глазами пообещала сегодня больше «неудов» не приносить. Так что, малыш, дерзай! У тебя сейчас все карты на руках. Налегай на уроки и кулинарные занятия! А любовь тебя потом сама найдет. Никуда не денется.
Апрель был в разгаре. И хотя по ночам еще бывали заморозки, днем уже по-настоящему пахло весной. Девчонки перешли на очень короткие куртки, открывавшие пупок, а кто-то, кто жил рядом со школой, даже осмеливался добежать до класса в одном пиджаке.
– Вот, Зарипова, – сказала литераторша, положив перед Ирой очередной листок, – ведь можешь, когда хочешь!
На листочке была выставлена не «пятерка», а «четверка», но Иру охватила такая радость, что она не сдержалась и обняла Сашеньку.
– Если Зарипова захочет, – громким шепотом начал было Влад, но литераторша прервала его:
– Так! Дети мои! В воскресенье у нас экскурсия по дому-музею Толстого. Едем в Ясную Поляну.
Ира не слушала. Она смотрела на Полину Корнееву, которая обернулась и послала Владу кокетливую улыбку. На самом деле Иру уже почти не трогала вся эта история. Конечно, приятного мало в том, что у кого-то любовь, а у тебя – никакого намека (стихи Тима не в счет, он же не делал никаких шагов в реальности). Но в целом, Иру уже ничего не царапало по сердцу. Даже эти подколы Влада («Если Зарипова захочет…»). Он, кстати, часто подкалывал ее, громко разговаривал с Полиной при Ире, обнимал ее за талию. Но это Иру как раз даже смешило. Ребячество и детский сад, по-другому и не скажешь.
– Не забудьте бутерброды и зонтики, в воскресенье обещают дождь, – продолжила литераторша, – и блокноты! Или электронику свою берите, неважно. Там будет много полезной информации.
– Погодите, – вдруг словно очнулась Ира, – в воскресенье?
– Да, Ира, а что? – спросила литераторша с улыбкой.
И Ира не осмелилась спросить, что будет, если она не поедет в Ясную Поляну. Не стоило портить отношения с литераторшей. Ведь учительница только-только в нее поверила. «Четверку» поставила, по имени ее назвала.