— Ну как там дела у нас, в Святой Земле? — улыбаясь из-под кустистых бровей, спросил мой бывший раб, а ныне сенешаль [60] Гронвудских владений. И похоже, эти дела его не особенно интересовали, потому что он тут же перешел к тому, что входило в его нынешние обязанности: — Поскольку миледи в замке нет, я распорядился, чтобы одна из ее дам прибыла в Гронвуд, дабы все приготовить к вашему приезду.
При этом он ухмыльнулся, а я спрятал улыбку. Можно не сомневаться — эта дама не кто иная, как Клара Данвиль.
Так оно и было — Клара собственной персоной появилась на ступенях у главного входа, чтобы по традиции поднести хозяину замка кубок вина. Она пополнела, став похожей на холеную, заласканную хозяевами кошечку. При этом женщина лукаво улыбалась; ее черные косы были уложены на французский манер — петлями вдоль щек.
— С возвращением, милорд, — потупилась Клара, перехватив мой изучающий взгляд. — Не желаете ли освежиться с дороги? Я велела нагреть воды в купальне.
Обычай требовал, чтобы господина, вернувшегося после долгой отлучки, мыла сама хозяйка, и Кларе предстояло исполнить и эту обязанность. И она прекрасно с этим справилась. В купальне — горнице с низким потолком и камином во всю стену — уже все было готово. На скамье в ряд стояли кувшины с горячей водой, на ларе было сложено белье, рядом висела чистая и выглаженная одежда. У камина виднелась огромная дубовая лохань, опоясанная обручами из начищенной меди — над нею поднимался пар. Влажный воздух был насыщен ароматом розмарина и ромашки.
Я остался доволен и похлопал Клару по щеке.
— Толковая девочка!
Раздеваясь, я подумал о том, как вела бы себя Бэртрада, окажись она на месте Клары. Моя супруга краснела, отворачивалась и швыряла опустевшие кувшины, пока я, сжалившись, не отпускал ее. А вот Гита… шаловливая и нежная маленькая послушница скоро научилась находить удовольствие в этой процедуре. Здесь, в этой купальне, мы сплетались в объятиях, а потом она забиралась ко мне в лохань, мы мыли друг друга, беседовали и ласкались… и сами не замечали, как снова начинали предаваться любовным утехам. Суровое монастырское воспитание Гиты не мешало ей быть свободной и чувственной. Она доверяла мне, и ее целомудрие быстро отступало, когда мне на ум приходила та или иная любовная фантазия.
Эти воспоминания взволновали меня. Руки Клары, скользившие по моим плечам, спине, животу, оказались необыкновенно нежными. Она быстро взглянула на меня из-под ресниц — и в этом взгляде таился вызов. Я улыбнулся, Клара в ответ склонилась, и ее рука скользнула по моему телу под воду. Я втянул сквозь зубы воздух, ощутив ее смелое прикосновение.
Чертовка! Разумеется, в своем желании услужить Клара не бескорыстна. Леди Бэртрада без конца обижала ее, и фрейлина была совсем не прочь добиться моей благосклонности, а с нею и защиты. Я видел совсем близко прилипшие к ее вискам завитки влажных черных волос, пышную грудь и темные круги сосков там, где льняная ткань ее лифа промокла.
Я протянул руку, положил ладонь на ее затылок и привлек к себе. Ее яркие улыбающиеся губы тут же раскрылись навстречу моим.
Клара ответила мне с необычайной пылкостью. Малышка Данвиль, о которой столько болтали досужие языки, любила этот сладкий грех. И несмотря на то, что отдавала явное предпочтение каменщику Саймону в надежде женить его на себе, продолжала кружить голову Пенде, отчего тот невыразимо страдал.
Мысль о Пенде отрезвила меня. Я отодвинулся к противоположному краю лохани, да так резко, что вода выплеснулась через край.
— Вот что, Клара… Похоже, тебе давно пора замуж.
Я произнес это, все еще задыхаясь от поцелуя. Клара разочарованно сморщила носик и с вызовом фыркнула:
— Пора-то пора, да как быть, если он сам не желает?
— Наверняка потому что хотел бы видеть своей женой достойную женщину. И то, что ты оказалась здесь… Может статься, именно так он намерен проверить тебя.
Клара хихикнула, подхватила суконную рукавицу для мытья и принялась намыливать.
— Достойную женщину!.. А сам? Сам-то он ни одной юбки не пропускает!
— Ты ошибаешься. Он весьма разборчив.
— Разборчив? За то время, что он строит башню в Незерби, можете мне поверить — он там всех перепробовал, включая кухарку Трит, хоть она хромает и заикается.
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться.
— Погоди, Клара, я вовсе не о Саймоне. Я говорю о Пенде.
Ее рука замерла у меня на спине.
— О Пенде? Хм… Мне, конечно, иной раз казалось… Но он так груб!..
— Ты сама виновата. Пенда давным-давно любит тебя, но ты бегаешь от него, а иным не составляет труда добиться твоей благосклонности. Неужели Пенда вовсе не мил тебе?
Клара продолжала намыливать меня и сосредоточенно молчала. Наконец она спросила:
— А что, Пенда и впрямь готов жениться на мне?
Как и всякой женщине, ей хотелось замуж.
— Непременно женится, если ты покажешь себя достойной вступить в брак.
Больше мы к этой теме не возвращались.
Клара добросовестно закончила свое дело, насухо вытерла меня чистым полотном и подала халат, подбитый кроличьим мехом. Однако взгляд ее при этом оставался весьма задумчивым.
— Ты должна понять, Клара, что отныне Пенда не просто слуга. Он мой сенешаль, и ты возвысишься, если сумеешь доказать, что не уронишь в браке чести мужа.
Я отправил Клару к Пенде, велев передать, что я ожидаю его в замковом саду. Это было тихое местечко за одним из мощных контрфорсов донжона. Здесь росла айва, несколько яблонь, вдоль стены тянулись грядки с целебными растениями. При Бэртраде здесь все пришло в запустение и заросло сорными травами. И только розы, которые Гита посадила у ограды в ту пору, когда Гронвуд еще был не достроен, пышно разрослись бело-розовым цветом, оплетая кладку стены и распространяя в вечернем воздухе сладкое благоухание.
Вскоре я почувствовал что рядом кто-то есть. У Пенды с его внушительной комплекцией до сих пор сохранилась приобретенная еще в Святой Земле привычка двигаться бесшумно. Вот и теперь он возник, как призрак, в трех шагах от меня, и в глазах у него стоял немой вопрос. Похоже он был взволновал и наверняка его волнение касалось малышки Клары.
— Все в порядке, старина. Но с твоей стороны было излишне смело так искушать меня.
Он с облегчением перевел дыхание, даже улыбнулся. Надо же, как полонила моего сторожевого пса эта ветреница. Словно и в самом деле опоила любовным зельем.
При мысли о любовном зелье, мои мысли опять вернулись к Гите. Сколько бы ни минуло времени, сколько бы женщин ни было у меня после нее, сколько бы ни пытался я привязаться сердцем к собственной жене, — я не мог забыть мою саксонку. Словно мы оба выпили любовный напиток, и оба навсегда лишились сердец