Примерно через час, прежде чем на небе появились тучи, налетел северный ветер, и сразу такой сильный, что сидевший на веслах Охотник был не в состоянии грести к берегу. Вихрь крепчал, и лодку, словно щепку, понесло из бухточки в открытое море. Тут полил первый за лето дождь, но такой обильный, что Охотник и Каталина, подняв весла и усевшись на дно лодчонки, с трудом успевали попеременно вычерпывать дождевую воду миской.
Их несло в сторону мыса Франсес, который замыкал собою обширный залив Сигуанеа и за которым уже бушевало свирепое Карибское море. К счастью, ветер сменился на западный, и лодку с терпевшими бедствие людьми он погнал в сторону берега, по направлению, где в наши дни расположено селение Лос-Индиос. Там, вдоль берега, тянулись мощные коралловые рифы. Они — защитники берега от разрушения, были опасными для всех видов лодок кораблей.
— Держись, девочка, это скоро пройдет, — только и твердил Охотник одну и ту же фразу, стараясь, используя руль, направить суденышко в сторону от рифов. Однако шли часы, и Охотник выбился из сил. Он лег на дно лодки, полное воды, и отдался на волю волн. Каталина, сидя на днище, еще продолжала вычерпывать воду.
Вдруг она увидела обнажившееся за промчавшимся валом желтое тело рифа кораллов и закричала:
— Нас несет на риф!
Охотник схватил весло с намерением оттолкнуться от рифа, но, как только он поднялся на ноги, волна ударила в бок лодки, он потерял равновесие и полетел за борт. В следующий миг Каталина, онемевшая от ужаса, увидела, как волна подхватила Охотника на свой гребень и опустила его на острые, как ножи, кораллы.
На какое-то мгновение Каталина утратила способность мыслить, но вот чувство самосохранения вернуло ей разум, и она еще цепче ухватилась руками за шпангоуты и подлезла под банку. Теперь и она отдала себя в руки судьбе.
Волны швыряли лодку еще минут десять. Ливень внезапно прекратился, и тут же один из валов поднял и ударил суденышко о риф. Оно разлетелось в щепы. Каталину выбросило в воду. Платье ее зацепилось за что-то, треснуло, и девушка, выскользнув из него, осталась в одних панталонах. Она поплыла. Ей повезло — тело кораллового рифа здесь было узким, и участь Охотника ее миновала. Она видела берег и, стремясь использовать гребни волн, поплыла к нему.
Плыть было чрезвычайно трудно. Когда ее голова показывалась на поверхности, она вместе с воздухом часто глотала воду, и нужна была не женская воля, чтобы не растеряться, заставить себя вновь выныривать и набирать в легкие свежие порции воздуха. Мешали намокшие панталоны. Она сбросила их и продолжала борьбу.
До берега оставалась еще добрая сотня вар [78] , когда Каталина почувствовала, что теряет последние силы.
— Мама! — еле прошептала она. — Педро! Боже, помилуй! Спаси!
Больше она не могла двигаться. Ее ноги, как пудовые гири, — так казалось Каталине, — стали тянуть ее вниз.
— Педро! Любимый! Прощай! — губы уже не подчинялись, и прощание это пронеслось в туманившемся от страха сознании. — Я буду любить тебя и на том свете…
Каталина инстинктивно сделала последний вдох, и тело ее начало погружаться в воду: глаза ее еще видели, хоть и через наплывавшую на них пелену, как из-за туч выглянуло солнце. Набежавшая волна накрыла девушку с головой, но в следующий миг ноги ее ощутили твердую почву. Словно от удара бича, тело ее содрогнулось, напружинилось и обрело силы. Каталина оттолкнулась от дна, голова ее появилась над поверхностью моря. Она сделала глубокий вдох и теперь намеренно стала опускаться, чтобы вновь оттолкнуться и вновь набрать в легкие воздуха. «Только бы было дно. Боже! Он услышал мою мольбу!» — молниями проносились мысли. Ноги снова коснулись дна, и девушка опять оттолкнулась, но теперь немного вперед, в сторону берега. Волна подхватила и помогла ей. Еще минута, и вода доходила Каталине уже только до шеи. Девушка с трудом, но приближалась к берегу.
Волны становились заметно мельче, и вскоре Каталина смогла двигаться, шагая по песчаному дну. Только теперь она заметила человеческие фигуры, метавшиеся по пляжу.
То были краснокожие. Они что-то кричали и возбужденно размахивали руками. Неподалеку от них на берегу лежали пироги, но никто и не думал оказывать помощь так нуждавшейся в ней девушке. Первая мысль: «Назад!» — обожгла сознание. Там… она только что чуть было не рассталась с жизнью. «Бог помиловал! Спас! Значит, надо идти вперед!» О том, в каком она виде, Каталина не думала. Она осознала это, лишь когда из воды показались ее обнаженные груди, и она инстинктивно прикрыла их руками.
— Нет! Ничего не бояться! — вслух произнесла она сама себе. — Они ведь тоже почти совсем нагие.
Зоркие девичьи глаза разглядели среди туземцев пожилого, крепкого сложения мужчину, облаченного в перья. Голову его украшал огромных размеров плюмаж.
По мере того как она выходила из воды с распустившимися и теперь ниспадавшими на спину и грудь волосами, серо-синие глаза ее обретали прежний живой блеск, каждое ее движение выказывало все большую уверенность.
Тот, кто был в плюмаже, — безошибочно касик, вознес к небу руки и что-то произнес.
Почти все небо уже очистилось от туч, ветер заметно стих, а краснокожие опустились на колени.
Каталина, с тела которой сбегали на песок крупные морские капли, сделала три шага по суше и, повинуясь неведомо какому чувству, начала медленно возносить руки вперед и вверх.
Касик еще что-то громко сказал, и люди его рода гуанахатабеев с радостным криком, в котором явно звучали и воинствующие нотки, поднялись на ноги и сгрудились вокруг вождя.
Он повелел двум старцам подойти к нагой девушке и стать с обеих сторон. Как только они исполнили его приказание, сам касик поднял над головой поданную ему кем-то палицу, утыканную зубами акул и крокодилов, — очевидно, символ его власти, и направился в противоположную сторону от селения, видневшегося неподалеку среди густых зарослей кокосовых пальм, сейб и каобы-махагони.
Дорога вела в глубь острова широкой песчаной тропой через заросли пляжного винограда, испанского дрока и мирта. Не далее как в пятидесяти варах от пляжа перед взором Каталины, ощущавшей, как утраченные силы возвращаются к ней, возник длинный известковый утес. Высотой с хорошее дерево, он тянулся вдоль берега. В белой стене утеса зияло большое черное отверстие. К нему, видимо, вождь краснокожих и вел Каталину.
То оказалась естественная пещера глубиной футов в девять-десять. Очевидно, в давние времена она образовалась в теле утеса под воздействием морского прибоя.
Старцы и касик остановились у входа, и вождь жестом предложил обнаженной девушке войти внутрь.
Первое, что бросилось в глаза Каталине, был расписной сводчатый потолок. На белом естественном фоне известняка отчетливо виднелись разбросанные в разных местах четкие концентрические круги, раскрашенные в красный и черный цвета. Там же на куполообразном потолке были начертаны треугольные стрелы, морды каких-то животных, свернувшаяся кольцами в клубок змея, две пересекавшиеся крест-накрест линии, круги и неизвестные знаки.