Габо только отметил, что его брат позаботился сперва о мачехе, а уже потом об обожаемой шадё. Но раздумывать по этому поводу не стал и лишь поправил на плечах стальные пластины куяка. [145]
– Готовы? – оглянулся на своих смельчаков Овадия. – Тогда вперед! И да будет с нами милость вечного неба!
Высокая сухая полынь затрещала под копытами коней, как хворост в огне. Впереди при слабом сиянии половинчатой луны высветились шатры на берегу реки. Заспанные люди выбегали из палаток и падали под ударами сабель. Сам бек Вениамин не успел выскочить из шатра, потому что растяжные ремни были перерублены и полотно обрушилось. Из-под него с трудом извлекли Вениамина и его наложницу, голых, перепуганных… Овадия, боком направляя своего каурого, сам подъехал к беку и опустил на его черноволосую голову изогнутую саблю. Крик девушки резанул слух. Красивая, изящные изгибы видны даже при тусклом освещении, разметавшиеся темные волосы струями обтекают мерцающее нагое тело. В другое время у Овадии бы рука не поднялась на такую красоту. Отдал бы кому из своих людей в качестве награды. Но сейчас не до того. И он подумал, что легкая смерть от хлесткого удара все же хорошая смерть. Без мучений.
Своим людям он только и сказал, что шаманы давно предрекли ему, что Вениамин умрет от его руки. Об ином же предсказании, о том, что его дело и его самого погубит златовласая женщина, вспоминать не стал.
– Поехали! – Овадия взмахнул рукой.
Всадники мчались со всей поспешностью. И когда храпящие кони стали спотыкаться на каждом шагу, они уже подъезжали к усадьбе шада над рекой. Всходило солнце.
Однако весть, которую они узнали по прибытии, повергла Овадию в ужас.
– Наш божественный каган жив! – выступил вперед хан Барджиль, глава самого могущественного рода кара-хазар. – Никто из нас не пойдет на Итиль, чтобы подвергнуть жизнь кагана опасности. А слухи о его смерти оказались ложными.
– Но рахдониты пытались отравить его! – выступила вперед Мариам. Сейчас для Овадии она была главным помощником, и он восхищенно смотрел на свою прекрасную мачеху… возлюбленную… свою последнюю надежду.
Она же, скомкав в маленьком кулачке край синего головного покрывала, рассказывала собравшимся ишханам, как весть о попытке отравить Муниша разнеслась по двору подобно порыву ветра. Как сама она поспешила тут же покинуть Итиль, опасаясь, что теперь Аарон повелит казнить всю семью Муниша, что рахдониты уже наверняка вызвали аларсиев, чтобы навязать хазарам свою волю, и еще неизвестно, выживет ли каган. А если умрет…
– Пока каган жив, мы не станем бороться с аларсиями, поклявшимися защищать его! – изрек Барджиль, вставая. – Я не глупец, чтобы выставлять своих людей против таких войск. Я глава рода и должен заботиться о каждом из своих людей. Я никого не поставлю против стальных наемников бека.
– Какого бека! – взревел Овадия. – Бек валяется в пыли с разрубленной головой!
Ишханы растерянно переглянулись. И Овадия стал торопливо объяснять, что у войска наемников сейчас нет главы, что они не опасны.
– Не опасны? – прервал его Барджиль. – По обычаю с гибелью бека его место тут же занимает хаджиб. И я готов съесть помет своей лошади, если Аарон уже сейчас не скачет навстречу аларсиям, дабы возглавить их.
– Лучше бы ты все-таки съел помет своей лошади, – махнув рукой, устало произнес Овадия.
Кто-то из собравшихся даже засмеялся. Но большинству было не до смеха. Они опять препирались, спорили. Овадия бесился. Они что, совсем ополоумели? Им надо спешить! И лучше бы Барджиль съел отраву, чтобы умолкнуть навсегда и не смущать остальных ишханов.
Неожиданно в ворота усадьбы Овадии на взмыленной лошади влетел гонец. Почти свалился с седла, а когда ему поднесли чашу, чтобы промочить горло, выкрикнул:
– Благородный шад, аларсии снимаются с места, чтобы идти на Итиль. Есть весть, что Аарон выехал им навстречу!
Овадия подумал, что лучше бы под гонцом пала лошадь, придавив его самого. Ибо, услышав известие, большинство ишханов поднялись и двинулись к выходу.
– Трусы! – кричал им вслед Овадия. – Весь ум у вас в козлиной бороде! Мы могли бы сейчас захватить Итиль, мы могли бы отнять у рахдонитов кагана!
– А потом противостоять самим непобедимым аларсиям? – спросил Барджиль. – Знаешь, как говорят у нас в степи, шад Овадия? Хотела лиса волком быть, коня за хвост поймала, да зубы потеряла. И я не желаю подобной судьбы никому из своих хазар.
Барджиль выходил одним из последних. Перед уходом сказал, что лучшее, что сейчас сможет сделать Овадия, это скрыться в зарослях в низовьях Итиля, пока его не простят. Если простят. А ишханы замолвят за своего царевича слово, в этом он может не сомневаться.
Но Овадия уже никому не верил. Он устало сел, спрятав лицо в ладонях. Услышал, как за его спиной всхлипнул Захария:
– Брат, я вернусь к отцу. Скажу, что просто уезжал охотиться, а там отец заступится за меня.
Овадия молчал. Захария может это сделать, а он – нет. Рахдониты наверняка уже обо всем разведали, и тот же Барджиль не станет ничего скрывать, чтобы сберечь свою жалкую жизнь. И жизни своих людей.
– А ты, Габо? – спросил Овадия, глядя на брата. Тот опустил единственный глаз и стал теребить повязку на втором, как всегда делал, когда нервничал.
– Я поеду в Саркел. Там много моих людей. Уйду с ними к караимам на Днепр. За мной не погонятся. – И подумав, добавил: – Тебя с собой не зову.
Понятно: когда хотят отделаться от волков, преследующих стадо, бросают им худую овцу на растерзание. В глазах брата Овадия сейчас – жертва на заклание, благодаря которой можно отвести гнев от себя.
Однако Габо, в отличие от тихо выскользнувшего в дверь младшего брата, все еще не уходил, топтался на месте.
К Овадии неслышно приблизилась Мариам, опустилась перед ним на колени, ласково погладила по щеке.
– Я не оставлю тебя, мой малыш. Я люблю тебя и всегда буду рядом, что бы ни случилось.
Овадия тихо застонал и припал к ее плечу. Она всегда была ему доброй подругой, наставницей, поддержкой, возлюбленной… Хоть она у него осталась. «Однако, – цинично подумал шад, – Мариам тоже некуда возвращаться. Она так подозрительно исчезла в ночь покушения из дворца, что уж ее-то обязательно обвинят в причастности к попытке убить кагана Муниша. У рахдонитов христианка Мариам давно под подозрением».
Но все же думать об этом было слишком тяжело. К тому же прекрасные глаза Мариам светились такой любовью… Она готова была разделить с ним все: бегство, скитания, даже гибель. И Овадия с чувством прижал ее к себе, стал целовать, словно надеялся сорвать с этих бледных губ глоток надежды…глоток жизни…