Теперь она совсем раскинулась, и ее тело раскрылось, содрогаясь от наслаждения. Светорада нервно вцепилась руками в мех покрывала, а ее запрокинутая голова беспомощно металась среди рассыпавшихся, похожих на переливающиеся водоросли волос, таинственно мерцавших в свете одинокого огонька…
В какой-то момент она, дрожа и извиваясь, придвинулась к краю кровати и лежала так, почти касаясь ногами вороха сползших на пол мехов и сброшенных одежд. Стема выпрямился, стоял подле ложа на коленях, смотрел на нее, не переставая любоваться гибким распростертым телом в розово-золотистом свете ночника с соблазнительно скользящими тенями, таким совершенным… В это мгновение она вдруг резко села, растрепанная, серьезная и тяжело дышащая, и, не сводя с него напряженного взгляда, придвинулась к нему бедрами, притянула к себе и почти наделась на его изнемогающий от желания стержень. Миг – и они уже оказались одним целым, дрожащие, задыхающиеся, объединенные… И так же, как единое целое, задвигались навстречу друг другу, жадно оглаживая один другого, целуясь, сливаясь дыханием, ртами, телами…
Светорада не благодарила его ласками, как недавно, а сама с радостью отдавала себя. Она изгибалась в руках Стемы, то приникая, то откидываясь, то почти повисая на его сильных, обнимавших ее руках. Потом он мягко отстранил ее, и она упала на мех, хотела вновь подняться, но не смогла и смотрела на него пристально и остро… Внезапно она перестала его видеть, ее глаза стали казаться черными от расширившихся зрачков, видевших только то, что было в ней самой. И Стема торжествующе улыбнулся, задышавшись еще сильнее, еще настойчивее, почти поднимая ее за бедра и прижимая к себе.
Светорада закусила губу, глаза ее сперва закрылись под напряженно нахмуренными бровями, а потом широко раскрылись. И опять они ничего не видели. Ибо она уже почти была там, в той радости, которую только он мог ей подарить.
– Ну же! – приказал Стема, задыхаясь, чувствуя, что уже на подходе. – Ну же, иди ко мне!
Светорада слышала его голос, слышала, как нужна ему. И это было такое счастье!..
Наслаждение было почти болезненным, и она нетерпеливо вскрикнула. А потом хлынул свет, она вновь закричала, растворяясь в его ослепительном сиянии. Она парила среди этого света, как чайка в слепящих лучах солнца, она улетала туда, где царит благословенный покой и легкость.
Потом она плакала на его плече, обнимала и просила:
– Только будь со мной. Мне ничего иного не нужно.
– Я с тобой. Я так люблю тебя, моя Светка, моя медовая княжна Светорада!
На другой день они проспали куда дольше обычного. Эта их ночь была такой долгой, такой страстной и утомительно счастливой, что Стема, наконец, проснувшись, не спешил вставать и просто повернулся к Светораде, смотрел, как она спит, закинув одну руку за голову, а другой сжимая его запястье, словно не желала отпускать. Ее лицо разрумянилось во сне, Длинные темные ресницы подрагивали, золотистые волосы кольцами ниспадали на лоб и щеки. Она была такой милой и безмятежной, когда вот так спала, что только ее запекшиеся от поцелуев припухшие губы напоминали о прошедшей ночи. Ночи, когда он снова вернул ее себе. Свою княжну, свое солнышко, цветочек лазоревый, зореньку ясную…
Масло в ночнике давно выгорело, огонек погас, но ставни были не задвинуты, и сквозь застекленные проемы окон в покой проливался ясный дневной свет. Стема понял, что давно настал день, слышал доносившиеся со двора звуки возни, где слуги убирались после вчерашнего пиршества. Стеме надо было вставать и отправляться в детинец, чтобы выслушать последние наставления Путяты, проститься с отъезжающими, дать наказы сопровождавшим посадника кметям. Столько дел… Потом он вновь вернется к своей Светораде…
От размышлений его отвлек стон спавшей жены – мучительный, тревожный. Он оглянулся. Светорада нахмурилась во сне, потом вновь застонала, голова ее метнулась из стороны в сторону. Он склонился, прислушиваясь к тому, что она лопочет.
– Нет! – вяло произносила во сне Светорада. – Неправда! Я не пустая! Ты лжешь! – Она заворочалась, лицо ее исказилось. – Нет!
Стема сел рядом, стал осторожно трясти ее за плечи. Такой сон не стоил того, чтобы его оберегать.
– Светорада моя! Зоренька светлая! Проснись, не мучай себя.
Ее длинные ресницы затрепетали, она резко и широко раскрыла глаза, еще туманные, еще во власти сна. Потом моргнула раз, другой и наконец узнала его.
– Стемка?
– А ты кого ожидала увидеть?
Она смотрела на него как-то странно, потом вяло улыбнулась.
– Как хорошо, что ты со мной.
– Да куда я от тебя денусь! – А через миг спросил: – Тебя что-то напугало во сне?
Она молчала, хмурясь. Потом отвернулась, приникла к подушке. Он не стал ее донимать расспросами. Захочет, сама все поведает.
Но о таком Светорада не желала говорить. Ее сон… нет, даже не сон, а вернувшееся к ней воспоминание о том, что сказала в ту колдовскую ночь шаманка Согда. Даже не ей, а Усмару. Это было тогда, на велесовом островке на озере.
– Красивая она, – говорила Согда Усмару, который обнимал уже засыпавшую Светораду. – И ножки у нее красивы, и ручки, даже мне, женщине, приятно глядеть. Но и еще кое-что я вижу в ней: пустая она. Краса ее цветет бесплодно, ибо никогда она не сможет понести. Никогда не родит ребеночка.
Согда могла говорить такое и со зла. Однако Светорада помнила и другое… Слова волхва, соединившего их со Стемой: «Ты еще сумей выносить этого ребенка…»
И вот этот сон вновь и вновь стал возвращаться к Светораде после злосчастной купальской ночи. А днями княжна все думала: отчего у них со Стемой нет детей? Потому-то, любясь с мужем, не могла расслабиться – ей казалось, что она будто работу выполняет, чтобы наследника зачать. А еще была всепоглощающая благодарность к Стеме, который сумел отстоять ее честь и изо всех сил старался облегчить ее жизнь. И для такого не родить ребенка, его продолжение, его сына?
– Да что с тобой, Светка? – услышала она рядом взволнованный голос мужа. – После такой ночи ты должна быть ласковая и веселая, а ты… Знаешь, давай ты поведаешь мне свой сон, а потом мы вместе посмеемся над ним и забудем. – Ее муж, уже собравшийся уходить, стоял рядом и смотрел на нее с улыбкой: – Ну, хочешь, я никуда не уйду от тебя?
И прежде чем она ответила, Стема как был в сапогах и куртке с бляхами перепрыгнул через нее, лег рядом, устраивая ее голову у себя на плече. Про себя отметил, что его хозяйственная Светка даже не стала упрекать, что он в обуви на постель заскочил, не ворчит, что ей жестко от блях на его доспехах. Потому благодарно чмокнул ее в макушку.
– Не грусти из-за пустых снов, Светорада, – весело и убежденно сказал он. – Ночь ушла, с ней и морок ночной улетучился. А тебе теперь надо думать лишь о том, как ладно мы заживем. Терем у нас вон какой, служба у меня почетная, ты со мной ни горя, ни нужды знать не будешь. А там, глядишь, и детки у нас пойдут. Может, уже сегодня и зачали их, зря что ли мы тешились и любились едва ли не до самой зорьки? Да и колыбель нам уже подарили. Что ей пустой-то простаивать?