Тут еще и Руслана принялась увещевать:
– Женщина только выигрывает, если принимает того, кто может обеспечить ей достойную жизнь. Ведь жить как-то надо. А под защитой царевича мы довольно хорошо устроились. Как подумаю, что могло быть… Как вспомню, что случилось со Скафти… Может, ему выкололи глаза, чтобы он до конца своих дней вращал жернов, или таскал подъемник, качающий воду из колодца. Я видела тут во дворце таких несчастных.
Светорада заметно нервничала, вздрагивая от малейшего шума, резко поворачиваясь к двери, едва кто-то входил. Потом она велела позвать музыкантов и танцовщиц и пустилась в пляс, извиваясь и поводя бедрами, на которых лишь чудом удерживались тонкие шелковые шаровары. Долгая пляска утомила ее, но и расслабила, отвлекла от мрачных мыслей.
Княжна даже поспала немного. Проснулась она ближе к вечеру и, узнав, что Овадия по-прежнему не спешит к ней, ощутила некую досаду.
Царевич же в то время находился с отцом. Они расположились не в башне кагана, а в покоях его любимой жены Мариам, ибо только тут могли поговорить, не опасаясь подслушивания. И даже не в самих покоях, а на небольшом балконе, зажатом между двумя массивными круглыми башнями.
На улице в этот день было сыро и ветрено, поэтому мужчины укутались в теплые меха. Арка из красного кирпича укрывала их от моросящего дождя. Отсюда они видели реку, по которой сновали лодки, а затем наблюдали, как опустилась секция подъемного моста, и из дворца выехал довольно большой отряд вооруженных всадников.
Каган Муниш, выдернув руку из мехового обшлага широкого одеяния, указал в их сторону:
– Это отбыл на переговоры с китайскими торговцами родственник бека Вениамина хаджиб [115] Аарон. Он из рода царей Буланидов, как и сам Вениамин, и в последнее время замещает бека, когда тот в отъезде.
– Они сильно досаждают тебе, отец? – спросил Овадия, и в его голосе прозвучало неподдельное участие.
Каган с любовью посмотрел на сына. Овадия не отличался столь внушительным ростом, как его отец, он был более коренастым и плотным, однако в их чертах угадывалось заметное сходство: у обоих были чуть раскосые черно-вишневые глаза, округлые лбы и широкий разлет бровей. А сейчас, когда на обоих были пышные шапки из меха черно-бурой лисы, сходство между отцом и сыном еще больше усиливалось. Только Овадия был куда здоровее своего крупного, но рыхлого родителя.
Каган привычно погладил свою собачку.
– Бек Вениамин намеренно наделил Аарона такой властью, чтобы все поняли, кого он видит своим преемником. И хотя Аарон кичится своим положением, он не могущественный ифрит, [116] и войск в Итиле у него намного меньше, чем собрались ныне под твоей рукой, мой Овадия. Поэтому послушай меня, сын. – Каган накрыл ладонью руку царевича. – Ты знаешь, что жизнь моя мрачна, как выжженная степь. И если ты только намекнешь, я без колебания расстанусь с ней, лишь бы ты смог выполнить задуманное.
– Нет, отец! – встрепенувшись, резко ответил Овадия. – Мы можем подождать, ибо сейчас не самое подходящее время для достижения наших целей.
Он объяснил, что, несмотря на заверения ишханов кара-газар и их шаманов, которые клянутся в своей верности Овадии бен Мунишу, сил их еще недостаточно, чтобы выступить против аларсиев бека Вениамина. К тому же Вениамин неравно одержал победу над объединенным войском аланов, которых натравила на Хазарию могучая Византия. Эта война с аланами могла бы сыграть на руку Овадии, если бы аларгии потерпели в ней поражение, однако они выиграли бой, и теперь бек Вениамин настолько популярен, что даже многие черные хазары готовы восхвалять его. Поэтому им лучше темного выждать, пока эта слава не потускнеет, а народ вновь не начнет роптать, что вынужден оплачивать чуждых им наемников аларсиев.
Каган осведомился, как ныне обстоят дела с Византией. Овадия ответил, что только собирался наладить контакт с Константинополем. А вот Русь… В этом году кара-хазары совершили немало набегов на ее земли, даже взяли под свою Руку славянских вятичей, на которых имел виды сам Олег. Вот если бы попробовать всколыхнуть Русь, да так, чтобы аларсии схлестнулись с ними…
– Если бы на Руси узнали, что их княжна может стать женой победившего рахдонитов нового кагана Овадии, – с лукавой улыбкой заметил Муниш, – разве это не пришлось бы по нраву кагану Хельгу? А я ведь встречался с твоей избранницей, сын, и мне она показалась достойной и прекрасной.
На лице Овадии на миг появилось мечтательное выражение, но он промолчал. Как раз в этот момент на балкон вышла служанка с подносом, на котором стоял кувшин с узким горлышком и бокалы. Мариам сама разлила по бокалам подогретое и исходящее паром вино с пряностями, в такой сырой день совсем неплохо было выпить согревающий напиток.
Когда женщина наполняла бокал Овадии, она подняла глаза и на миг взгляды их встретились. В лиловых глазах Мариам мелькнул огонек, и Овадия слегка улыбнулся. Однако когда он вновь повернулся к отцу, лицо его было бесстрастным.
– Дева, какую я по воле богов раздобыл для себя, может стать для меня великой радостью. Однако она ни в коем случае не сможет послужить для меня поводом добиться союза с русами. Светорада Смоленская – беглая невеста наследника русского престола. И ее жених по-прежнему разыскивает ее. В этом проявляется не столько его сердечная привязанность, сколько нежелание вступать в брак по воле русского верховного правителя Хельга Вещего. Ибо Хельг уже подыскал Игорю новую невесту, которую все называют Хельгу. Однако Игорь отказывается, ссылаясь, что был обручен с иной и исчезновение его невесты не позволяет ему вступать в новый брак. Если же на Руси узнают, что Светорада Смоленская у нас, в Хазарии… скорее всего, это вызовет гнев, а не желание поддержать меня. Однако… Когда-нибудь я смогу и это использовать…
Последние слова Овадия произнес тихо, как будто для себя. Каган и Мариам невольно переглянулись.
– Иудейская знать станет настаивать на твоем браке с Рахиль, – заметил Муниш, имея в виду давнишнее обязательство Овадии перед правителями-рахдонитами.
Овадия огладил полоску усов над губой.
– Да, это для них прекрасный повод, чтобы держать меня подле себя и следить за каждым моим шагом. Однако небеса прислали ко мне красавицу с Руси как раз вовремя. Я смогу оттянуть ненавистный мне союз с иудейкой под предлогом, что очень увлечен русской девой и не смогу стать Рахиль добрым мужем.
Какое-то время они говорили на эту тему, потом изнутри дворца прозвучал долгий тягучий звук трубы – знак, что совет собран и кагана приглашают присутствовать на нем. Муниш медленно поднялся, прижимая к груди любимую собачку.
– Поступай, как считаешь нужным, сын мой. Но учти: я все готов сделать для тебя.
Они понимали, что имеет в виду Муниш, и глаза молодого шада увлажнились от избытка чувств. Однако он сдержал себя, даже попробовал пошутить: