В терем сразу сообщили о появлении судна. Княгиня Гордоксева и Игорь тут же поднялись на заборолы, велев послать гонца к Некрасу, чтобы звал его в детинец Ибо никто не сомневался, что купцу есть что поведать о событиях под Киевом.
Светорада сбежала в гридницу отца, когда там уже собралось немало народу. Стеме даже пришлось раздвигать плечом людей, чтобы посторонились, дали место княжне Ее брат Асмунд уже занял высокое княжеское кресло отца, княгиня Гордоксева, еще кое-как прибранная, в небрежно накинутой на голову шали, сидела, держа сына за руку, а рядом Игорь – глазища так и сверкают из-под седой пряди.
Купец Некрас вошел в гридницу степенно. Это был крупный темнобородый мужчина с горделивой осанкой и надменным, как у боярина, лицом. Будучи одним из самых богатых людей Смоленска, он любил себя показать. Вот и сейчас вошел важно, поглядывая на всех свысока. Одет он был нарядно, даже в эту теплую пору его парчовая шапочка имела соболиную опушку, а поверх белой рубахи был накинут ярко расшитый узорами и завитушками опашень. [93]
Остановившись перед князьями, Некрас с достоинством поклонился, коснувшись рукой земли.
– Здравия желаю вам, государи мои. Не велите судить, велите слово молвить.
Игорь нетерпеливо воскликнул:
– Неси весть! Ты ведь от самого Киева идешь, все видел, все знаешь, так что докладывай!
Однако Некрас не спешил, чувствуя общее внимание. И хоть речь купца была нетороплива, его не перебивали. Слушали глухой хрипловатый голос Некраса, и постепенно словно вздох облегчения пронесся по длинной Золотой Гриднице. Удалось-таки варяжским отрядам и воинству Смоленска незаметно подойти к Киеву, напугать и всполошить собравшихся там угров! Корабли единого воинства появились перед ними внезапно, как видение, но видение это было самым настоящим, и струги с воинами заполнили все водное пространство между днепровскими берегами. Со стороны же Киева сразу вышло войско самого стольного града. Вот угры, оказавшись зажатыми с двух сторон, и всполошились. И хотя их было немало, они не ожидали, что Русь сможет в столь короткий срок собрать такую рать, к тому же половина ее – варяги, о воинском умении которых даже степняки угры были наслышаны. Угры как стояли лагерем, со своими кибитками, женщинами и детьми, так и замерли, не зная, что теперь делать. Их ханы Инсар и Асуп сами вышли к Олегу с Эгилем, стали вести речи о том, что зря правители Руси подняли войско, дескать, они готовы отбыть, как и было договорено раньше. Правда, хитры оказались угры, все вспоминали о том, что им обещали когда-то помочь переправиться через Днепр да оплатить уход. Вот и стали торговаться, требуя откупа. И когда Некрас уплывал, переговоры эти были в самом разгаре. Так что пока не ясно, быть ли сече или князья, показав свою силу, миром уладят дело с угорскими ордами, дав им обещанный откуп.
– Да чего с ними торговаться! – воскликнул Игорь, с силой ударив кулаком по ладони. – Зажать в кольцо да сдавить, как гнилой плод.
– Не все так просто, как тебе кажется, Игорь-князь, – заметил Некрас, поглаживая свою длинную холеную бороду. – Угры на холме окопались, выбить их оттуда – задача не из легких, можно немало людей положить, да и время затянуть. А это сейчас ох как невыгодно. От степных дозоров пришла весть, что к Киеву подтягиваются новые полчища угров-переселенцев. Если они подоспеют до того, как ханы Инсар и Асуп начнут отбывать, то еще неясно, на чьей стороне окажется сила. Шутка ли, целый народ перекочевывает! И если Олег с Эгилем дадут засевшим под Киевом ханам много золота, они не станут мешкать и так вобьют клин между угорскими родами, что разделят и ослабят их. Золото и серебро – главное оружие для решения дела с уграми, а уж только потом воинская сила.
Игорь кусал губы, нервно тер рукой бритый подбородок с красивой ямочкой.
– Неужто Русь будет платить там, где можно настоять на своем удалью да наскоком? Эх! Будь моя воля… – Он резко повернулся к Гордоксеве: – Это все твой муж мудрит! В душе он торгаш, как еврей хазарский, а не витязь, чтящий Перуна. Вот Олег не таков, он прижал бы хвост степнякам желтомордым! Да только договор с Эгилем мешает ему раскинуть крылья и напасть на угров, как сокол нападает на жирного тетерева.
Гордоксева только повела бровью, ответил же Асмунд:
– Неучтиво и грубо ведешь ты себя, Игорь Рюрикович, поминая лихим словом того, под чьим кровом проживаешь. Молчи! – поднял он руку, останавливая кипятившегося Игоря. – Или ты думаешь, что мой отец и Олега Вещего принуждает торги вести, не пуская рать в битву? Сам же слышал, что Некрас сообщил: и людей погубить можно, если наскоком брать, и время потерять, пока новые силы придут. Но учти, будущий князь Руси: ни один воин, ни один ярл или воевода не отказывается от битвы и не боится погибнуть в сражении. Но только глупец жаждет битвы ради битвы. У войны тоже должна быть цель. И лучшим правителем считается тот, при ком не гибнут люди.
Игорь лишь усмехнулся, подумав, что такие мысли могут прийти в голову только Асмунду, который и ходить-то едва начал учиться. Правда, последние слова княжича его несколько воодушевили, ибо тот отметил, что в Смоленске надо держать отряды наготове, на случай если схватка под Киевом все же начнется… Тогда во что бы то ни стало надо будет послать войско на подмогу матери городов русских.
– И уж новое воинство поведу непременно я! – сразу оживился Игорь. – Ничто не удержит меня в Смоленске, Ни Ярилины пиры, ни…
Он не договорил, бросив взгляд в сторону Светорады, которая стояла за креслом матери, сжимая на груди косу.
В это время Некрас шагнул вперед, сказав, что не все еще передал от князей. А слово их было таково: Олег Вещий повелевает Игорю с войском ожидать его в Смоленске, пока к нему не обратятся с призывом.
– Да я в любой миг! Эх, да только где взять столько сил, чтобы навалиться? В Новгород ли послать за подмогой, в Туров ли?
И умолк, вспомнив, что силы Руси еще разрозненны, что не всякий воевода захочет поднимать рать и вести неведомо куда по приказу Киева… или того же Смоленска.
Мысль эта была безрадостной. «Был бы я князем, – думал Игорь, – не держал бы меня Олег при себе… Уж я бы всю Русь в кулак собрал, никто не посмел бы перечить! А так Северная Русь, Днепровская, мерянские края, кои и вовсе так далеко, что не докличешься, не прикажешь…»
Игорь почти не слушал, о чем говорит Гордоксева с Некрасом, справляясь о муже своем да о сыне. Что с ними станется, когда торги идут, как на посаде в день Макоши! [94] И он пошел прочь. Его душило бешенство от собственного бессилия. Эх, будь он под Киевом, показал бы уграм, каково это вымогать денег у князей, он пустил бы им кровушку, так что сам Днепр-Славутич покраснел бы от нее от берега до берега!
Гордоксева же приняла к сердцу одно: ее муж жив, он не в сече, а значит, ей нечего опасаться. Вот только нечего ли? Ведь еще неясно, как все сложится Хорошо, что Олег приказал Игорю не вмешиваться. Этот сорвется хоть сейчас с цепи, понесется, наломает дров, устроит кровавую сечу. Его и невеста не удержала бы.