Так и не прорвавшийся сколько– нибудь вперед отряд вынужден был спешно разворачиваться. Катафрактарии возвращались, теряя людей и лошадей. И хотя ромейские лучники со стен нанесли немалый урон и русам (их тела просто устлали место битвы и путь отступления катафрактариев), именно русы чувствовали себя победителями. Ромеи же поняли: их отчаянная вылазка захлебнулась. До этого момента катафрактарии считались неуязвимыми, и тем болезненнее восприняли в Константинополе их поражение.
Александр был просто сражен неудачной вылазкой. Он даже не явился на совет в Лавсиак и остался молиться перед покровом Богородицы во Влахернском храме, хотя пребывание во Влахернах ныне считалось опасным из– за близкого соседства русов. Александр не был ранен, в отличие от Варды, которого русская стрела поразила в плечо и который все же пришел в Лавсиак, хотя его рука свисала на перевязи. На совете подавленные неудачей военачальники ничего не могли решить, терялись, и слово взял патриарх Евфимий. Он зачитал оставленное иным патриархом описание прежнего прихода русов под стены Константинополя:
– «…но и даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ рос – те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан». [158]
– Я сейчас зарыдаю! – бестактно прервал почтенного патриарха Варда. – Подумать только: «…переменили веру»! Что– то со стен Константинополя не видно ни хоругвей, ни крестов в лагере русов. Зато они просто беснуются во время битвы и приходят в ярость, едва завидев кровь врага.
– И что вы посоветуете, герой Фессалоник? – спросил у Варды кто– то из присутствующих.
Слова Варды о том, что, вероятно, стоит учесть, с каким противником они имеют дело, и все же попытаться выслушать, чего требуют русы, были встречены гулом неодобрительных голосов.
– Вас просто напугали эти варвары!
– Вы упустили свой шанс отличиться и теперь хотите, чтобы мы тоже потеряли мужество!
– Это вы во всем виноваты!
– Я отступил, спасая кесаря! – не выдержал Варда. – Я видел, каковы скифские орды в бою, и понял, что надо защитить самбазилевса! И что это за идея среди бела дня кидаться на бодрствующее воинство русов? Я ведь говорил, что надо дождаться темноты, а не бить во все колокола, когда катафрактарии ехали по Месе к Золотым воротам.
– Наши церкви благословляли вашу победу!
– Значит, не вовремя благословляли! – рассердился Варда и, несмотря на возмущенные голоса царедворцев, стал говорить, что их вылазка имела бы куда больший успех, если бы они совершили ее ночью или в предутренний час, когда русы почивают. Но ведь кесарь так желал славы! А в итоге весь город увидел, как атака непобедимых катафрактариев захлебнулась у самых ворот, едва не позволив русам проникнуть в город на хвостах своих лошадей!
Лев слушал все это, и по его щекам текли слезы. Он поднял руку, призывая к тишине.
– Нет великого блага в том, чтобы нас ослабляли раздоры, когда враг у ворот Константинополя. А вас, доместник Варда, я пощажу только потому, что наш брат вернулся целый и невредимый. Мы же должны молиться. Рано или поздно Господь найдет для нас подсказку, как защитить град, коему покровительствует Его небесная Мать.
И такая подсказка нашлась.
Через пару дней, когда Светорада вместе с Дорофеей возвращались после богослужения в величественной церкви Святой Ирины и пересекали Мангаврский двор, наставница неожиданно поймала руку княжны и указала ей на вестибюль Халки. Там за роскошной порфировой колоннадой они увидели препозита Зенона, за которым шли Ипатий Малеил и Глеб.
Светорада сперва обрадовалась, увидев Глеба, хотела кинуться к нему, но что– то удержало ее. Она не сразу поняла, что происходит, и, замерев на месте, просто наблюдала за ними. Ипатия она не видела уже давно, и ее поразил его вид. Он очень похудел и казался осунувшимся в своих темных одеждах монашеского кроя. Его лицо было хмурым, черные, сведенные в одну линию брови выделялись на фоне совершенно седых, почти белых вьющихся волос. Он их давно не стриг, и теперь они окружали его голову наподобие ореола. Отросшая борода, тоже очень светлая, делала Ипатия похожим на почтенного старца. Однако осанка его оставалась горделивой, и шел он стремительно, так что увлекаемый им за руку Глеб почти бежал следом, по пути вертя головой и дивясь окружавшему его великолепию. Мальчик тоже был в темном одеянии, а его кудри были спрятаны под круглой шапочкой, которую он придерживал рукой, чтобы она не слетела по дороге от быстрой ходьбы. Миг – и они исчезли в арке. Ощутив странное беспокойство, Светорада кинулась к боковому проходу, чтобы перехватить Ипатия. Но их не было на лестнице, и княжна заметалась, спрашивая встречных придворных, не видел ли кто из них Зенона и Ипатия Малеилов с кудрявым отроком.
Она почти бежала по коридорам Палатия, а когда стремительно отворила двери в зал Орла, Зенон и Ипатий даже не повернулись в ее сторону. На нее зашикали какие– то царедворцы, но севаста решительно отстранила их, причем с таким властным выражением лица, что ей беспрепятственно позволили пройти. Восседавший у большого светлого окна император бросил на нее мимолетный взгляд и вновь уставился на Ипатия и мальчика, которого его бывший миртаит, а ныне послушник Мартинакийской обители с поклоном представлял ему.
Когда Светорада приблизилась и услышала их разговор, она едва не задохнулась от возмущения и страха, ибо не могла поверить в то, что говорил Ипатий.
– Всех и всякого я убеждал в том, что Глеб – мой сын, о сиятельнейший. Но это было не так. Когда судьба свела меня со смоленской княжной Светорадой, это дитя уже было при ней. Но я хотел взять Янтарную в жены, а потому решил принять и ее ребенка. Я очень любил ее тогда… И я полюбил ее сына. Настолько, что даже собственного сына Варду считал более чужим, чем Глеба.
При этом мальчик резко оглянулся на него, часто задышал, его огромные голубые глаза расширились. Но Ипатий спокойно и решительно продолжал, сказав, что никогда бы не признался в этом, если бы не угроза, нависшая над Константинополем.
– Вы можете выставить условие этим богомерзким язычникам, мой государь. Ибо этот отрок не мой сын, а сын Светорады от русского князя Игоря, родича варвара Олега Вещего. Русы очень заботятся о своей родне, и жизнью Глеба вы сможете вынудить богомерзкого Олега отказаться от осады. Князь Олег пойдет на все, дабы спасти ребенка. Глеб – ваш заложник, государь. Я же… готов отдать его в жертву, как Авраам готов был принести в жертву Исаака во славу Господа.
У Светорады перехватило дыхание, сердце болезненно сжалось. О небо! Ипатий отдавал этим людям Глеба в качестве щита для Царьграда!