Воин– тритон был очарован, его невероятно светлые глаза жадно засветились. Но он отступил туда, где лежал его темно– красный сагион, расстелил его на берегу, лег на спину и протянул к ней руки:
– Подойди!
Это было сказано призывно и властно. Светорада подчинилась, ибо хотела подчиниться. Он поймал ее за тонкие запястья и прижал к себе, затем чуть подвинулся, укладывая ее рядом. И опять все было нереально и ошеломляюще – теплый плащ под спиной, горячее влажное тело рядом, требовательные и покоряющие поцелуи. Порой он приподнимался и смотрел на нее – серьезно, внимательно и восхищенно. А как он ее целовал… Ловил ртом ее приоткрытые уста, то верхнюю губу, то нижнюю, едва ощутимо покусывал, скользил языком в рот, касаясь кончика ее языка. Потом его поцелуи стали более сильными, глубокими, его руки убирали мокрые пряди с ее лица, оглаживали напрягшуюся грудь. Их еще влажные тела быстро согревались благодаря солнцу и легкому бризу, а также жару, исходящему изнутри. У Светорады зашумело в голове, сердце билось почти болезненно, тело начало выгибаться. Она сама раскрылась, развела бедра, чувствуя, что ее тритон уже готов, что он задыхается и нетерпеливо вздрагивает, накрывая ее своим худощавым, жилистым телом. Его кожа была гладкой как шелк, она чувствовала, как под ее жадными руками перекатываются его мышцы, и сама тянула его к себе. Он вошел в нее столь легко, что она только слабо ахнула, поняв, что они уже едины. И вздрогнула, наслаждаясь этим ощущением страсти, желания и единения.
Волнообразные движения, согласные в своей тяге тела, жаркие уста, сплетение рук и ног… Порой Светорада сквозь ресницы видела, что он не перестает смотреть на нее, серьезно и сосредоточенно. Он уже не улыбался, он брал ее так, словно это было для него неимоверно важно, и даже не отвечал на ее слабые покорные улыбки. Потом, когда она начала погружаться в собственную глубинную негу, незнакомец приподнялся на руках, его движения стали более мощными, толчки более сильными, но он опять– таки не переставал глядеть на нее. И только когда по ее телу прокатилась волна дрожи, когда с ее уст сорвались слабые стоны, которых невозможно было сдержать, он что– то произнес, как молитву, почти благоговейно, и стал целовать ее исступленно, с благодарностью, а потом… Потом она уже почти ничего не понимала. Но знала одно: они вместе и это – чудо!
Откуда– то из слепящего света до нее донесся его далекий радостный вскрик, и она едва не заплакала от счастья. Так она и лежала, когда он смог наконец приподнять свою еще тяжелую голову, и смотрела перед собой невидящими, полными слез глазами. Потом он тоже всхлипнул, приник лбом к ее лбу, прошептав:
– Как давно у меня не было так…
«У меня тоже», – подумала она, но ничего не сказала.
Она уже возвращалась в реальный мир. Это восхитительно, но… Она забеспокоилась, представив, чем может обернуться для нее это полное безрассудной чувственности утро.
Светорада медленно поднялась на еще слабых ногах. Он же остался лежать, только повернулся и теперь смотрел на нее снизу, подперев голову рукой. Светорада знала, что в Византии, где царят столь строгие нравы, нагота тела считается чем– то почти кощунственным. Но сейчас ей нравилось, как он восхищенно разглядывает ее. И в то же время она понимала, что теперь ей надо скорее уйти. Ей не хотелось разговоров с ним, не хотелось, чтобы реальная жизнь разрушила это почти волшебное состояние, подаренное ей в рассветно золотящейся воде моря и на согретом солнцем берегу среди скал.
– Я ухожу.
– Зачем? Давай я возьму тебя с собой.
– Нет.
Он медленно сел и, чуть заслонившись рукой от солнца, продолжал смотреть на нее.
– Мне не говорят «нет». – В его голосе послышались обида и удивление. Но когда Светорада повернулась к нему и насмешливо улыбнулась, он покорно склонил голову. Однако через миг сказал: – Я многое бы мог сделать для тебя.
Светорада подумала, что он принял ее за какую– нибудь простолюдинку, ушедшую с виноградника, чтобы поплавать в море, ибо знатные византийские женщины вряд ли бы решились купаться нагими. Это с их– то строгим христианским воспитанием и суровыми правилами! Но ей не хотелось, чтобы ее прекрасный незнакомец догадался, кто она.
– Пусть мой тритон остается для меня морским божеством. Это как подарок богов.
Она осеклась, сообразив, что высказалась, как язычница, верящая в многобожие. Однако он только улыбнулся, поняв из ее слов что– то свое.
– С тобой я словно попал в мир древних, моя наяда, когда женщины еще не прятали свою красоту и не боялись любить. Так любить!..
Светорада смотрела на своего негаданного любовника с грустью, оттого что должна была уйти. Она ведь и так задержалась дольше обычного: солнце успело встать над морем, колокола в Пантелеймоновской обители уже отзвонили, а ее Дорофея скоро встревожится и направит раба– охранника Силу разыскивать хозяйку. Да, Светораде пора возвращаться к человеку, с которым она уже пять лет живет как жена, пора возвращаться к сыну.
Она отвернулась, направилась к морю, но когда уже вошла по колено в воду, молодой любовник нагнал ее.
– Приходи сюда завтра в этот же час! Я буду ждать тебя. И пусть море вновь соединит нас.
Светорада была благодарна ему за эти слова и порывисто обняла. Он держал ее крепко, словно не желал отпускать. Но она все же высвободилась из его рук.
– Да, я приду. На рассвете.
Он смотрел на нее, когда она поплыла. Понимая, что было бы нежелательно, чтобы молодой человек догадался, откуда она прибыла, Светорада набрала побольше воздуха и глубоко нырнула. Она долго плыла под водой, дабы ее Тритон (таким именем она его наградила) не проследил, где ее убежище. Потом она припала к камню у своей бухточки и замерла, вслушиваясь, как где– то за скалой раздаются звуки удаляющихся шагов, приглушенных плеском волн.
Только тогда Светорада вышла на берег, взобралась на свой камень и стала торопливо одеваться. Оглянувшись, она увидела, что на воде уже белеют паруса рыбацких суденышек. Что ж, она вернулась в реальный мир и сейчас пойдет к ожидавшим ее слугам. Если они и впрямь еще не кинулись искать ее. На верного Силу она могла положиться – тот смолчит, что бы ни увидел. Другое дело – неспокойная Дорофея. Да, русской княжне надо поторопиться. У Светорады была хорошо налаженная, спокойная и благополучная жизнь, и она не желала в ней ничего менять. Даже ради того смятения чувств, в какое ее ввергла странная встреча с незнакомцем Тритоном.
Ни одно большое имение в византийской провинции Оптиматы [6] не строилось без того, чтобы в нем не было собственной церкви. Была церковь и в богатом имении Оливий, расположенном на высоком берегу над взморьем. В особо торжественные дни сюда на богослужение приходило много окрестных жителей, а в обычные, как этот, дни здесь собиралась семья господина Ипатия Малеила, его домочадцы и слуги.