Княжна попыталась было возразить, но Евфимий поднял руку, призывая ее к молчанию.
– Данной мне властью я постараюсь помочь вам. Я займусь разводом кесаря и Софьи Дуки, потребую аннулировать его как давно недействующий и сообщу об этом нашему духовенству. И тогда вы по праву будете считаться невестой самбазилевса. Вас наделят соответствующими регалиями и положением, вы не будете зависеть только от воли Александра, но за это вы должны стать ему доброй супругой и советчицей. А пока вы будете оставаться ему невестой, чистой и непорочной. Сейчас наступило время Великого Поста, и я запретил кесарю вступать в плотскую связь. У вас же я сам приму исповедь и отпущу грехи. И когда, спустя время, вы снова сможете быть вместе, я лично соединю ваши руки перед алтарем под ангельское пение.
Светорада удивленно смотрела на Евфимия, понимая, что сейчас он открывает дорогу всем ее недавним чаяниям и надеждам. Казалось бы, она должна ликовать. Но не получалось. Что– то уже сломалось и умерло в ее душе, она не могла радоваться. Но что ей оставалось теперь? Смириться и понять, что она все же будет защищена и устроена.
– А теперь на колени, дитя мое.
Княжна толком так и не научилась исповедоваться. Просто рассказывала, как некогда влюбилась в кесаря, как ее надежды медленно умирали, а затем в сердце воцарилась пустота. Говорила она достаточно долго, а когда умолкла, патриарх сказал:
– Я могу отпустить вам все грехи, кроме одного. Уныние – это смертный грех. И вам надлежит самой бороться с ним.
«Мое имя – Светлая Радость», – печально подумала княжна. И с грустью признала, что она действительно охвачена унынием. Грехом…
– Вас слишком долго питали одни разочарования, дитя мое, – негромко говорил патриарх, полуприкрыв глаза. – Разочарования! Ничто так не опустошает душу.
– Но мы ведь разочаровываемся все время, пока живем, пока видим, что мир далеко не так совершенен, как хотел Творец. На что нам надеяться?
– В вашем вопросе уже кроется ответ. Нас питает надежда. Пути Господни неисповедимы. И нас всегда что– то ждет на жизненном пути. А Творец куда мудрее нас, смертных, и каждому воздает по заслугам.
Когда Евфимий величественной походкой удалился, Светорада еще долго размышляла над его словами. О, как же ей хотелось вновь обрести надежду!
Когда княжна вернулась во Влахернский дворец, там царила суета. Но суета совсем иного рода: бегали слуги, выносили какие– то сундуки, тащили вещи, сновали посыльные. Александра Светорада обнаружила в вестибюле. Он одиноко сидел на лестнице, прислонившись виском к золоченому завитку перил.
– Анафема! – тихо произнес он, когда она подошла и присела рядом. – Он подверг меня анафеме. И не будет мне ни отпущения грехов, ни причастия, ни разрешения входить в храмы, пока я не совершу паломничества в Святую землю.
Светорада поняла, что Александр уезжает, причем уезжает надолго. Она ничего не могла сказать, поскольку еще не определила, каково ее отношение к этой новости. Но горевать она пока не собиралась.
А вот Александр переживал.
– Разве мало христианских святынь в богохранимом Константинополе? Так почему я должен плыть за моря? И разве я такой уж грешник, чтобы накладывать на меня столь суровую епитимью? Мы теперь долго не увидимся, моя нежная наяда.
Вздохнув, Александр посмотрел ей в лицо. Глаза были грустные, пустые и… словно бы слепые. Светораде стало жаль его. Поэтому она ласково погладила кесаря по голове. Она всегда хотела быть под защитой сильного мужчины, но теперь сама должна стать Александру и нянькой, и женой, и наставницей.
Тем не менее она была тронута, когда Александр перед отъездом прежде всего позаботился о ней. Он сказал, что Светорада вольна выбирать, где ей жить. Так, она может остаться во Влахернском дворце, хотя тут ей будет не очень удобно, поскольку по приказу императора Константин Дука по– прежнему останется здесь под охраной. Светорада может расположиться и в Палатии, но уже не в Дафне, который занял и не желает отдавать Самона, а в прелестном строении из розового мрамора, называемом Маргарит. Из казны Ксантии назначили содержание, а базилевс (по совету патриарха Евфимия) дал ей высокий титул севасты. [123]
В результате Светорада неожиданно для себя вознеслась на недосягаемую ранее высоту. Теперь она могла проводить немало времени в окружении императора, имела право законно носить украшенный каменьями лор, перед ней преклонялись и благоговели. И все же, когда княжна провожала кесаря в его паломничество, она не выглядела счастливой. Многие считали, что это связано с разлукой жениха и невесты, но на самом деле Светорада просто не могла отделаться от чувства разочарования в своих надеждах на любовь. Она утешала себя тем, что теперь защищена, но защита в сверкающем Палатии не выглядела надежной, приветливость Александра не избавляла ее от ощущения опасности, а главное, она с трудом подавляла в себе желание заявить всем, что разлюбила своего жениха и предстоящий брак не радует ее. Только при мысли, что этот брак состоится не сразу, она испытывала некое… нет, не облегчение, а просто покой. Да, она пока передохнет от всего этого, а там… Как судьба сложится.
«Ничего, я привыкну, я войду во вкус», – утешала себя Светорада, но мысль о том, что любовь умерла, была невероятно мучительной… А тут еще, когда она, уже как сиятельная севаста, присутствовала на трапезе августы, огненноокая Зоя, не скрывая насмешки, заметила, что они с Александром никогда не станут наследниками трона ввиду его бесплодия.
– Как же так, светлейшая? – спросила Светорада. – Ведь у Александра уже есть дети.
О себе она не упоминала. Все знали, что ее сын живет со своим отцом. Но как же больно слушать насмешки Зои и ее патрикий в адрес Александра. Его дети родились, когда кесарь был совсем юным и несмышленым, а потому мало кто сомневался в ловкости палатийных дам, сумевших убедить неискушенного любовника, что понесли от него. Но когда Александр повзрослел и стал лучше разбираться в этом вопросе, ни одна из его многочисленных любовниц больше не осмелилась сообщить о своей беременности.
«Он знал это, – поняла княжна, – поэтому так щедро делился со мной своими любовниками. Ему просто хотелось, чтобы я забеременела… И не важно от кого. Хотелось утереть этим сплетницам нос».
В дни Поста в Палатии не проводилось никаких увеселений. Светорада откровенно скучала. Ей уже сообщили, что Александр отбыл не менее чем на полгода, отбыл с великим флотом, поскольку было известно, что у сирийских берегов курсируют корабли изменника Дуки. Светорада не тосковала по жениху, однако все еще не могла отделаться от ощущения чудовищной пустоты в душе. Печально, когда любовь умирает. Лучше бы ее не было вообще. Ибо любить хотелось. Особенно когда ты молода и прекрасна, а на дворе стоит такая весна!
Весна действительно была удивительная. Сияло яркое юное солнце, под его лучами оживали прекрасные сады Палатия, пестрели цветами клумбы, молодые придворные гуляли среди великолепия колонн и портиков, и часто по вечерам в саду звучали переливы струн и веселый задорный смех. Над морем, в ясном голубом небе кричали чайки, расправляли свои паруса корабли, оживала торговля, и с площади Августиона до балконов Палатия доносились ароматы удивительных благовоний, какие свозили в столицу мира торговцы– мусульмане. Вновь заработали водометы и забили ввысь фонтаны, легкие зефиры относили в стороны их брызги, которые алмазной россыпью оседали на зелени и цветах. Мир благоухал, мир был прекрасен. И среди этой красоты и благоденствия особенно невыносимо ощущалось одиночество.