— Многощетинковые черви могут их предсказывать. Моллюски и короткохвосты могут. А почему я не могу?
— О чем ты говоришь?
— Они могут сказать, когда что-то готово взорваться. Как-нибудь оглянись вокруг, сама увидишь. Они реагируют, прежде чем это случится.
Она оглядывается вокруг. Моллюски ведут себя как моллюски. Черви занимаются своими делами. Короткохвостые ракообразные привычно суетятся на дне.
— Как они реагируют?
— Целесообразно, в конце концов. Эти источники кормят их, но могут и сварить. За несколько миллионов лет местные обитатели научились читать знаки, так?
Гейзер икает. Поток качается, свет меркнет по его краям.
Актон смотрит на запястье.
— Неплохо.
— Повезло, — говорит Кларк, вокодер прячет ее неуверенность.
Гейзер умудряется выжать еще несколько слабых выбросов и затихает окончательно.
Актон подплывает ближе.
— Знаешь, поначалу, когда они послали меня сюда, я думал, это место — настоящая дыра. Думал, подчинюсь, выполню работу и отправлюсь наверх. Но это не так. Ты же знаешь, о чем я, Лени?
«Я знаю».
Но она не отвечает.
— И я так думаю, — замечает он, словно услышав ответ. — Здесь… вроде как красиво, на свой лад. Даже чудовища, когда узнаешь их получше. Мы красивы.
Он кажется почти нежным.
Кларк тралит заводи памяти, отыскивая хоть какую-то защиту.
— Ты не мог знать. Слишком много переменных. Это нельзя вычислить. Тут ничего нельзя вычислить наверняка.
Чужое, нечеловеческое существо смотрит на нее сверху вниз и пожимает плечами.
— Не вычислить? Пожалуй, да. Но познать…
«Нет времени на досужие разговоры, — говорит Кларк сама себе. — Мне надо работать».
— …это совсем другое дело, — заканчивает Актон.
Она никогда не сказала бы, что он — книжный червь. И вот Актон опять сидит, подключенный к библиотеке. Рассеянный свет просачивается из-под фоновизора, сбегая по щекам.
Последние дни он проводит там немало времени. Почти столько же, сколько снаружи.
Кларк бросает взгляд на плазменный экран, проходя мимо. Тот не светится.
— Химия, — говорит Брандер с другого конца кают-компании.
Она переводит взгляд на него.
Тот тыкает большим пальцем в сторону ничего не замечающего Актона.
— Вот что он там читает. Всякую странную хрень. Скучную настолько, что челюсть вывихнуть можно.
«Этим же и Баллард занималась, прежде чем…»
Кларк подбирает свободный фоновизор с соседнего терминала.
— У-у, с огнем играешь, — замечает Майк. — Мистер Актон очень не любит, когда ему заглядывают через плечо.
«Тогда мистер Актон сидит в приватном режиме, и я все равно ничего не увижу».
Она надевает шлем и подключается. Никакого ограничения доступа нет, Лени легко подсоединяется к его линии. Лазеры устройства вытравливают текст и формулы на сетчатке. Серотонин. Ацетилхолин. Регулирование нейромодуляторов. Брандер прав: это очень скучно.
Кто-то касается ее.
Она не сдергивает с себя фоновизор. Снимает его спокойно. И в этот раз даже не вздрагивает. Не хочет его радовать.
Актон повернулся в кресле лицом к ней, наушники с визорами висят на шее, рука лежит на ее колене.
— Рад, что у нас есть общие интересы, — тихо говорит он. — Хотя это даже не удивительно. Между нами есть определенная… химия…
— Это правда. — Она смотрит, не отводя глаз, прячась в безопасности линз. — К большому сожалению, у меня аллергия на уродов.
Актон улыбается:
— Разумеется, у нас бы ничего не получилось. Возраст не тот.
Он встает и вешает фоновизор на крючок.
— Я тебе чуть ли не в отцы гожусь.
Пересекает кают-компанию и спускается вниз.
— Какой же мудак, — замечает Брандер.
— Он — настоящая сволочь, Фишер таким даже не смог бы стать. Я удивлена, что ты не нарываешься с ним на драку.
Майк пожимает плечами:
— Другая динамика. Актон — просто мудак. А Фишер — гребаный извращенец.
«И не будем упоминать о том, что Фишер никогда не давал сдачи».
Но Лени оставляет эту мысль при себе.
Концентрические круги сияют изумрудом. Станция «Биб» сидит прямо в центре мишени. Периодические капли слабого света усеивают экран: трещины и острые скалы, бесконечные илистые равнины, евклидовы контуры человеческого оборудования — все сведены к обычной акустической продолжительности.
Там есть что-то еще, отчасти евклидово, отчасти дарвиновское. Кларк увеличивает изображение. Человеческая плоть слишком похожа на воду для отражения эха, но кости видны довольно отчетливо. Автоматика внутри различается еще яснее, кричит даже при очень слабом сигнале сонара. Лени фокусирует экран, указывая на прозрачный зеленый скелет с часами внутри.
— Это он? — спрашивает Карако.
Кларк качает головой:
— Может быть. Все остальные…
— Это не он.
Лени касается управления. Экран расширяется, максимально охватывая пространство.
— Ты уверена, что его нет в каюте?
— Он покинул станцию семь часов назад. И до сих пор не вернулся.
— Возможно, он прижимается ко дну. Или сидит за скалой.
— Возможно, — судя по голосу, Джуди не особо в это верит.
Кларк откидывается на спинку кресла, затылком касаясь переборки.
— Ну, работу он выполняет хорошо. А когда не на дежурстве, то может плыть куда угодно, я так думаю.
— Да, но это уже в третий раз. И он всегда опаздывает. Слоняется где ему вздумается…
— И что? — Лени неожиданно чувствует себя усталой, трет переносицу большим и указательным пальцами. — Мы тут не по сухопутным расписаниям живем, ты же знаешь. Он честно выполняет свою работу, поэтому не связывайся с ним, а то схлопочешь проблем.
— Фишер, например, постоянно получал за оп…
— Никому не было дела до того, что Фишер опаздывал. Всем нужен был… предлог.
Карако наклоняется вперед и признается:
— Он мне не нравится.
— Актон? А с чего он должен нравиться? Это же псих. Да мы все — психи, помнишь?
— Но он какой-то другой. Я точно знаю.
— Лабин чуть не убил собственную жену на Галапагосах, прежде чем его перевели сюда. У Брандера множество попыток самоубийства.