Но у Челси не было опций. Только стандартный набор.
Я ей потакал. Подозреваю, я был не более терпелив к ее извращениям, чем она — к моей неловкости в них. Мои усилия оправдывало совсем другое. Челси любила спорить обо всем на свете, лукавая, вдумчивая, любопытная, точно кошка, и била без предупреждения. Низведенная до уровня избыточного большинства, она продолжала простодушно и ярко наслаждаться жизнью. Взбалмошная и вспыльчивая, Челси была неравнодушна. К Пагу. Ко мне. Хотела узнать меня ближе. Проникнуть внутрь.
Это становилось серьезной проблемой.
— Мы могли бы попробовать снова, — сказала она как-то, когда пот и феромоны еще не рассеялись. — И ты даже не вспомнишь, отчего так мучился. Если захочешь, не вспомнишь даже, что вообще мучился.
Я с улыбкой отвернулся; грани ее лица внезапно показались мне грубыми и непривлекательными.
— Это уже который раз? Восьмой? Девятый?
— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Лебедь. Настоящее счастье — это огромный дар, и я могу дать его тебе, если только ты позволишь.
— Ты не хочешь, чтобы я был счастлив, — мило промурлыкал я. — Ты хочешь меня наладить.
Она промычала что-то мне под кадык. Потом:
— Что?!
— Ты просто хочешь переделать меня во что-нибудь более… более уживчивое.
Челси приподняла голову.
— Посмотри на меня.
Я обернулся. Она отключила хроматофоры на щеке, переехавшая татуировка трепетала теперь на ее плече.
— Посмотри мне в глаза.
Я вглядывался в неровную кожу век, в сетку капилляров, вьющихся по склерам, испытывая отстраненное недоумение оттого, что подобные несовершенные, ветшающие органы все же способны временами зачаровывать меня.
— Так, — проговорила она. — Ты что имеешь в виду?
Я пожал плечами.
— Ты продолжаешь делать вид, что это симбиоз. Мы оба знаем, что это конкуренция.
— Конкуренция.
— Ты пытаешься вынудить меня действовать по твоим правилам.
— Каким правилам?
— По которым хочешь строить наши отношения. Я не виню тебя, Челс, ни капельки. Мы пытаемся манипулировать друг другом с тех пор, как… черт, это даже не в человеческой натуре — это в натуре млекопитающих.
— Просто не верится, — она покачала головой. Перед моими глазами закачались спутанные щупальца прядей. — Середина двадцать первого века на дворе, а ты мне втираешь очки про войну полов?
— Ну да, твой тюнинг — это новое слово в отношениях. Проникни внутрь и перепрограммируй партнера на максимальную покорность.
— Ты правда думаешь, что я пытаюсь тебя… тебя выдрессировать? Вышколить, как щенка?
— Ты поступаешь естественным образом.
— Не могу поверить, что ты говоришь подобную чушь мне.
— Я думал, ты ценишь в наших отношениях честность.
— Каких отношениях? Тебе поверить, так их и нет. Просто… взаимное изнасилование или что-то вроде того.
— В этом и смысл отношений.
— Вот только лапшу мне не надо вешать, — она села на краю кровати, свесив ноги. Спиной ко мне. — Я знаю, что я чувствую. Уж это единственное, что я точно знаю. Я всего лишь хотела сделать тебя счастливым.
— Я понимаю, ты в это веришь, — ласково отозвался я. — Понимаю, это не кажется тебе стратегией поведения. Так бывает с инстинктами, прописанными очень глубоко. Все кажется естественным, верным. Это обман природы.
— Это чей-то гадский обман.
Я сел рядом с ней, коснувшись плечом ее плеча. Она отстранилась.
— Я знаю, — проговорил я чуть погодя. — Знаю, как работает мозг. Это моя работа.
И ее тоже, если уж на то пошло. Человек, который зарабатывает на жизнь тюнингом мыслей, не может не знать основ проводки под капотом. Челси всего лишь сознательно их игнорировала; иначе ее праведный гнев лишился бы всякого смысла.
Я мог бы и об этом упомянуть, наверное, но понимал, какую нагрузку способна выдержать система, и не был готов к разрушающим испытаниям. Не хотел ее терять. Не хотел терять ощущение безопасности, чувство, будто кому-то небезразлична моя жизнь или смерть. Я всего лишь хотел отстранить ее немного. Хотел передохнуть.
— Ты временами бываешь такой холодный… как ящерица, — пробормотала она.
Цель достигнута.
* * *
Во время нашей первой высадки мы дули на воду и выверяли каждый шаг. На этот раз мы действовали как спецназ.
«Сцилла» жгла на двух «же» по направлению к «Роршаху», следуя предсказуемой, плавной дуге, упирающейся в разрушенный базовый лагерь. Возможно, она даже там и села — не знаю; Сарасти вполне мог убить двух зайцев одним выстрелом, запрограммировав челнок самостоятельно собирать образцы. Если и так, то людей на борту к тому времени уже не осталось. «Сцилла» выплюнула нас в пространство за пятьдесят километров до нового плацдарма, бросив нагими кувыркаться на каркасе ракеты, которому едва хватало реактивной массы для мягкой посадки и спешного взлета. Мы даже управлять им не могли: успех зависел от непредсказуемости, а есть ли лучший способ быть непредсказуемым, чем не знать самому, что делаешь? Логика Сарасти. Вампирская логика. Отчасти мы могли за ней проследить: колоссальный вывих, закрывший пробоину в борту «Роршаха», был гораздо медлительней и расточительнее капкана, в который попалась Банда. К тому же «Роршах» не задействовал диафрагмы, а значит, им требовалось время для развертывания — то ли для перераспределения массы, то ли для взвода пружины рефлексов. Это давало нам окно. Мы все еще могли забраться в львиное логово, покуда его хозяева не в силах предсказать наше появление и заранее расставить ловушки. И могли унести оттуда ноги прежде, чем капканы будут поставлены.
— Тридцать семь минут, — сказал Сарасти, и никто из нас не смог понять, как он пришел к этому выводу.
Спросить осмелилась только Бейтс. Упырь только глазами сверкнул.
— Вам не понять.
Вампирская логика. От очевидных посылок к непостижимым выводам. От нее зависела наша жизнь.
Тормозные двигатели следовали заранее заложенному алгоритму, в котором законы Ньютона скрещивались с бросками костей. Наша цель была выбрана не случайно — мы отсекли зоны роста и отводные каналы, места, лишенные близких путей к отступлению, тупики и неразветвлённые сегменты («Как скучно», — даже пожаловался Сарасти, вычеркивая их), в нашем распоряжении осталось всего лишь около десяти процентов объекта. Сейчас мы падали в восьми километрах от места первоначальной высадки, прямо в терновый куст. Здесь, на полпути до цели, даже мы сами никаким способом не смогли бы точно предсказать место приземления.
Если «Роршах» мог, он заслуживал победы. Мы летели. Куда ни глянь, пространство вокруг раскалывали ребристые шпили и корявые ветви, рассекая звездную даль и близкий газовый гигант на исчерченные черными жилами витражные осколки. В трех километрах от нас, а может, в тридцати, вздувшийся кончик отростка лопнул неслышным взрывом заряженных частиц, затуманив даль застывающим, рвущимся газом. Прежде чем тот рассеялся, я заметил, как завиваются сложными спиралями клочья и струи: магнитное поле «Роршаха» превращало само дыхание объекта в радиоактивный град.