— Не думаю, что они воспринимают мир, как мы, — Бейтс открыла новое окно. Со стола поднялись банальные графики и контурные диаграммы. — Они даже, как я слышала, на Небеса не попадают. Виртуальная реальность на них не действует, они… пиксели видят или что-то в этом роде.
— Что, если он прав? — спросил я.
Я убеждал себя, будто интересуюсь исключительно тактической оценкой ситуации, официальным мнением для протокола. Но голос мой прозвучал неуверенно и испуганно.
Бейтс помедлила. На миг я испугался, что и ей тоже, наконец, осточертело моё общество. Но она только подняла голову, и уставилась в забортную даль.
— Что, если он прав, — повторила она и поразмыслила над вопросом, который скрывался глубже: что же нам тогда делать? — Мы могли бы, наверное, лишить себя самосознания. Возможно, со временем это увеличило бы наши шансы.
Она глянула на меня с тоскливой полуулыбкой.
— Но это, наверное, была бы не совсем победа? Какая разница — мертв ты или просто не сознаешь, что жив?
И тут я увидел.
Много ли времени потребуется вражескому тактику, чтобы распознать характер Бейтс за действиями ее солдат на поле боя? Скоро ли высветится очевидная логика? В любом бою майор естественным образом вызывала на себя основной объем вражеского огня: отруби голову — и тело умрет. Но Аманда Бейтс не просто контролировала свою армию, она ее сдерживала, служила ошейником, и ее тело навряд ли пострадало бы от обезглавливаний: Смерть майора всего лишь спустила бы робосолдат с поводка. Насколько смертоносней станут ее пехотинцы, когда каждому их действию на поле боя не придется вставать в очередь и получать печать разрешения от человеческого мозга?
Шпиндель все перепутал. Аманда Бейтс служила вовсе не подачкой политикам; ее роль не утверждала непреходящую необходимость человеческого присмотра. Ее позиция такую необходимость отрицала.
В гораздо большей мере, нежели я, она была пушечным мясом. И должен признать: после того, как поколения генералов жили ради грибовидной славы, то был весьма эффективный метод излечивать милитаристов от бессмысленной тяги к насилию. В армии Аманды Бейтс рваться в бой значило вставать на передовой с мишенью на груди.
Неудивительно, что она так прикипела к мирным альтернативам.
— Прости, — прошептал я. Она пожала плечами.
— Еще ничего не кончено. Это был только первый раунд, — майор глубоко, протяжно вздохнула и снова обернулась к орбитальным диаграммам. — «Роршах» не пытался бы поначалу так старательно отпугнуть нас, если бы мы не могли ему навредить, так?
Я сглотнул.
— Так.
— Значит, шанс еще есть, — она кивнула себе. — Шанс еще есть.
* * *
Демон расставил фигуры для последней игры. Их осталось немного. Солдата он разместил в рубке. Устаревших лингвистов и дипломатов уложил обратно в ящик, с глаз долой.
Жаргонавта вызвал в свои покои — и хотя я в первый раз после нападения должен был столкнуться с ним, приказ его прозвучал без малейшего сомнения в том, что синтет подчинится. Я подчинился. Явился согласно распоряжению и увидел, что демон окружил себя лицами.
И все они до последнего кричали.
Звука не было. Бестелесные голограммы молчаливыми рядами парили вдоль стен пузыря, искаженные разнообразными гримасами боли. Их пытали, эти лица; полдюжины реальных национальностей и вдвое больше гипотетических, цвет кожи — от угольного до мучнистого, лбы — высокие и скошенные, носы орлиные или курносые, челюсти выступающие или срезанные. Сарасти вызвал к призрачному бытию перед собой целое древо гоминид, потрясающее своим разнообразием и пугающее общностью выражения.
Море искаженных лиц кружилось неторопливыми орбитами вокруг моего господина, вампира.
— Господи, что это?!
— Статистика, — Сарасти, кажется, не сводил глаз с освежеванного китайчонка. — Аллометрия роста «Роршаха» за двухнедельный период.
— Эти лица…
Он кивнул и обратил внимание на женщину без глаз.
— Поперечник черепа соотносится с общей массой. Длина нижней челюсти соответствует прозрачности на волне один ангстрем. Сто тринадцать краниометрических показателей представляют различные переменные.
Комбинации основных компонентов отображены сложными соотношениями пропорции, — он повернулся ко мне, лишь слегка скосив не скрытые очками поблескивающие глаза. — Ты удивишься, как много серого вещества отведено на анализ лицевых образов. Стыдно тратить его на что-то настолько… противное здравому смыслу, как графики остатков или факторные таблицы.
Челюсти мои поневоле стиснулись.
— А выражения лиц? Что означают они?
— Программа подгоняет изображения под вкусы пользователя.
Со всех сторон молила о пощаде галерея пыток.
— Я прошит для охоты, — мягко напомнил он.
— Думаешь, я этого не знаю? — отозвался я секунду спустя.
Он до жути по-человечески пожал плечами.
— Ты спросил.
— Зачем ты меня звал, Юкка? Хочешь преподать еще один наглядный урок?
— Хочу обсудить наш следующий ход.
— Какой ход? Мы не можем даже удрать.
— Нет.
Он покачал головой, оскалил подточенные клыки в чем-то, напоминающем раскаяние.
— Почему мы ждали так долго? — моя вызывающая угрюмость внезапно испарилась. Голос прозвучал по-детски, испуганный и умоляющий. — Почему мы просто не удрали, когда только прибыли на место, когда оно было слабее?
— Мы должны узнать больше. На следующий раз.
— Следующий? Я думал, «Роршах» — это семя одуванчика. Я полагал, его просто… вынесло сюда…
— Случайно. Но каждый одуванчик — клон. Имя их семенам — легион, — снова улыбка, совершенно неубедительная… — И, возможно, плацентарные не с первого раза покоряют Австралию.
— Оно нас уничтожит. Ему не нужны даже шаровые молнии, оно может растоптать нас любой из шумовок. Вмиг.
— Оно не хочет.
— Откуда ты знаешь?
— Они тоже хотят узнать побольше. Мы нужны им целыми. Это увеличивает наши шансы,
— Не слишком. Победить-то мы не можем.
Это был сигнал. На этом месте Дядя Людоед должен был улыбнуться, подивившись наивности тупого жаргонавта, и поведать мне свои тайны. Конечно, должен был сказать он, мы вооружены до зубов. Ты, правда, думаешь, что мы одолели такой путь и встретились лицом к лицу с великим неведомым, не имея способов защитить себя? Теперь, наконец, я могу открыть, что броня и вооружение составляют более половины массы корабля…
Это был сигнал.
— Нет, — проговорил он. — Победить мы не сможем.
— Значит, нам остается просто сидеть сложа руки. И ждать смерти в ближайшие… ближайшие шестьдесят восемь минут…