Тара не успевает договорить, а головоногие друзья уже тут как тут.
Краем уха слышу, как она накручивает пилоту яйца, заставляет подлететь ближе и прикрыть меня с воздуха. Почти не слышу объявления фальшивого Пророка: дескать, он завершил локальное сканирование и обозначил вероятные места складов с боеприпасами. Зато отлично слышу набежавших цефов, квакающих по-лягушачьи, полосующих воздух трассерами. Не успеваю вовремя усилить броню, и получаю дважды по корпусу, и еще пару раз после того, как прыгаю через движущуюся расселину (серый хаос, внизу – километровая пропасть) и удачно прячусь. Для цефовской пехоты разлом слишком большой, но одинокий охотник с легкостью перескакивает, летит над моим укрытием и приземляется на дерево в десяти метрах от меня. Дерево падает, выдранное из земли двумя центнерами металла и слизи на скорости в тридцать метров в секунду. Охотник перескакивает на выступ – и тот крошится под его ногами. Урод вскакивает на пикап – и тот обваливается с края разорванной улицы. Охотник скачет от места к месту, никогда не промахивается – и никак не может выбраться на твердую землю. Так и улетает в пустоту, скача меж падающим хламом.
Далеко на севере огромные сегментированные щупальца рассекают небо: башня выпустила их, и они свищут туда и сюда, будто кнуты. Из каждого сегмента торчит пара то ли шипов, то ли лап. Я уже видел такое: огромные металлические сороконожки, извивающиеся в небе.
Вижу я и кое-что другое, поменьше, но столь же монструозное, движущееся мне навстречу по разваливающейся местности. Мы стараемся обойти опасность, стреляем, прячемся, земля дрожит, кренится, валится. Два огромных куска лезут друг на друга словно континенты, «под гору» внезапно превращается «в гору», пруды и лужи растекаются, заливая поле боя, земля становится грязью, а трава – катком. Временами цефам почти удается завалить меня. Иногда они стреляют неожиданно, БОБР чертит направление, но я никого не вижу.
И все же, если судить по конечной цели наших танцев – а именно прикончить друг дружку, – я пока справляюсь лучше. Пока.
А между потасовками… в общем, есть моменты, про какие и вспоминать неловко. Дерусь за жизнь целой планеты, до ядерной бомбардировки – меньше получаса, к цели еще и не подобрался, как я смею тратить секунды, мать их, на созерцание? Моменты прекрасного почти сюрреалистичны: плотный голубой ковер крошечных идеальных цветков, тянущийся посреди пешеходной улочки, древняя бронзовая статуя на гранитном пьедестале – давно позеленевшая, плечи и голова белы от голубиного помета. На траве стоит сиротливо покинутое такси, мягкий свет единственного уцелевшего уличного фонаря льется на него сквозь туман.
В проходе под террасой Вифезда вижу обшарпанные пластиковые ящики, которые громоздятся в сумрачном гроте, полном арок, золотых альковов и блестящих керамических плиток. Обложенный ими потолок похож на персидский ковер. Здесь же в заначке амуниции и убойной снасти на изрядных размеров бойню – вдосталь на оставшиеся двадцать минут. Подхватываю новую микроволновую пушку X43. Я видел сегодня, как парни ею работали: против брони бесполезна, но поджаривает слизняков прямо в скелетах. Только следить за собой надо, стрелять короткими импульсами. Чуть зазевался – и батарея пустая.
В общем, заправляюсь, снаряжаюсь и снова в бой. У северного края прохода включаю невидимость, высовываюсь: шпиль вонзается в мертвое серое небо, растрескавшийся фонтан передо мной кажется вошью в его тени. Потертая фигура среди фонтана задумана была как ангел, но теперь похожа скорее на зомби с крыльями.
Сороконожки перестали дергаться, вцепились в землю, укоренились, распрощались с буйными деньками юности и успокоились, превратившись в огромные шипастые арки, словно шпиль отрастил ноги.
Вот же дерьмо. Я-то уж понимаю, что это значит.
И Натан тут как тут, спешит поучать.
– Парень, оно уже отростки выпустило и закрепило – как тогда, с их гнездом на Таймс-сквер. Похоже, тебе нужно повторить то, что ты делал в прошлый раз.
Комбинезон выдает тактические данные, рисует цели. Что ж, цефовские конструкции на удивление однообразны: то ли форма подогнана под надобности, то ли у них воображения вовсе нет. Тот же план, те же пропорции – и та же уязвимость.
Пробиваться все труднее. У каждого отростка-подстанции торчит на страже тяжеловес, неповоротливый, но почти неуязвимый. С пары сотен метров от их ракет уклониться нетрудно, но чем ближе подходишь, тем быстрее надо увертываться – а эти хитрые гады знают, как обороняться. Понимают: мне к ним нужно вплотную подобраться – и пользуются.
К тому же вокруг, развлечения ради, кишат пехотинцы и охотники – их куда больше, чем кажется на первый взгляд. Я крадусь, невидимый, мимо удобных возвышенностей, мимо хороших мест для засады, и там пусто, никто меня не ждет – а через пять секунд лупят в спину. Слышу, как чьи-то лапы хрустят по камням слева, как тихонько верещит охотник позади, оборачиваюсь – никого, а стреляют вдруг справа, где мгновение назад видны были только камень и пустое небо. Ветер разгоняет туман, но повсюду полно ям и впадин, где воздух застаивается и туман лежит плотным киселем.
Глаза почти бесполезны, включаю усиление, работаю в инфракрасном диапазоне, но все равно не могу различить цефов.
Наконец меня зажимают между пропастью и осыпающимся пешеходным мостиком, я чуть высовываюсь – и воздух разрезает густая чересполосица трассеров. Земля рассыпается прямо под ногами, и выбора нет: или летательное возвращение на мать сыру землю, или забег через убойную зону. Выскакиваю, поливаю огнем на бегу, бью в никуда – и вдруг прямо перед носом материализуется пехотинец и шлепается наземь, дергаясь.
Мать вашу за ногу, у здешних цефов – невидимость!
Я перебираюсь через полуразваленную армейскую баррикаду, размышляя, отчего ж цефы раньше ее не включали?
Остается пятнадцать минут.
Новое оружие – новая тактика. Пара импульсов из микроволновой пушки – и средний пехотинец лопается вошью на сковородке, но на тяжеловеса уходит вся батарея – а он продолжает палить в ответ. Приходится выбросить микроволновку и взяться за L-TAG. Пара «умных» ракет – и дело сделано. На тяжеловеса у второй подстанции уходит целых четыре, но мне везет с третьим – хоть мажу постыдно, ракета сносит подпорку стандартной армейской баррикады, склонившейся над бедолагой-тяжеловесом, и на того валится десять метров упрочненного бетона – гробница производства самого Господа Бога. Через сорок секунд валится страж последней подстанции.
Чем я ближе к цели, тем сильнее ветер, и теперь он истошно, мучительно воет, будто пытают живую тварь. Но я уже рядом, и вблизи шпиль больше не кажется шпилем. Он колоссален: размером в целые кварталы, это настоящий вселенский собор всего подземного адского мира, в нем намешаны части всех копошащихся ночных отвратных исчадий Вселенной. Тут и колючие панцири, и суставчатые ноги, и членистые антенны, и несчетное множество острых мандибул, кроваво-красные плавники, жабры, дыхала и когти – все будто стиснуто в единое целое чудовищным прессом для мусора, загнано в форму башни, утыкающейся в стратосферу. В щелях между кусками пульсируют тусклые оранжевые сполохи – ни дать ни взять, кто-то дует на угли.