Мюзадье уважал его, говоря: «Этот человек пойдет в гору». Бертен ценил его ловкость и силу. Они посещали один и тот же фехтовальный зал, часто вместе охотились и встречались в аллеях Булонского леса, катаясь верхом. Общность вкусов вызывала в них симпатию друг к другу, устанавливала ту инстинктивную масонскую связь, какую создает между мужчинами любая тема для разговора, одинаково приятная тому и другому.

Когда маркиза представили Аннете де Гильруа, он сразу же заподозрил о теткиных комбинациях и, поклонившись девушке, окинул ее быстрым взглядом знатока.

Он нашел ее миленькой и, главное, многообещающей; ведь он на своем веку продирижировал таким множеством котильонов и так хорошо разбирался в девушках, что мог с первого взгляда предсказать их будущую красоту, как эксперт, пробующий молодое вино.

Обменявшись с нею всего лишь несколькими незначащими фразами, он подсел затем к баронессе де Корбель и принялся вполголоса сплетничать с нею.

Гости удалились рано, и, когда все разъехались, когда девушка легла спать, лампы были погашены и слуги поднялись в свои комнаты, граф де Гильруа, шагая по гостиной, где горели только две свечи, долго еще не отпускал дремавшую в кресле графиню, развивая перед нею свои надежды, подробно объясняя, как надо действовать, предусматривая всевозможные комбинации, шансы и принимая необходимые предосторожности.

Было уже поздно, когда он ушел к себе, весьма довольный своим вечером и бормоча:

— Мне кажется, дело слажено.

III

«Когда же вы придете, друг мой? Я вас не видела уже три дня, и мне кажется, это было так давно. Я очень занята дочерью, но вы знаете, что я не могу обойтись без вас».

Художник набрасывал карандашом эскизы, как всегда, в поисках нового сюжета; он перечитал записку графини и, выдвинув ящик письменного стола, положил ее на груду других писем, накопившихся там за время их связи.

Пользуясь свободой светской жизни, они привыкли встречаться почти каждый день. Время от времени она бывала у него и, не мешая ему работать, просиживала час-другой в кресле, в котором когда-то позировала. Но, опасаясь болтовни прислуги, она предпочитала назначать такие ежедневные свидания — эту разменную монету любви, — принимая его у себя или видясь с ним у кого-нибудь в гостях.

Они уславливались заранее об этих встречах, которые г-ну де Гильруа всегда казались естественными.

Не реже двух раз в неделю художник обедал у графини в обществе нескольких друзей, каждый понедельник заходил к ней в ее ложу в Опере, затем они назначали друг другу свидание в том или другом доме, куда случай приводил их в один и тот же час. Он знал, в какие вечера она никуда не выезжает, и заходил к ней выпить чашку чая, чувствуя себя подле нее как дома: до того тепла, уютна и надежна была эта давняя привязанность. А власть привычки встречаться где-нибудь с нею, проводить вместе хоть несколько минут, обмениваться двумя — тремя словами, делиться некоторыми мыслями была в нем так сильна, что он испытывал непрестанную потребность видеть ее, хотя пламень его страсти давно уже угас.

Потребность чувствовать себя в семье, в многолюдном и оживленном доме, обедать за общим столом, проводить вечера в неутомимой болтовне с людьми, давным-давно знакомыми, та эгоистическая потребность в близости, в тесной связи, в интимном общении, которая дремлет в сердце каждого человека и которую всякий старый холостяк таскает с собой по своим друзьям из дома в дом, устраивая в каждом из них свой домашний уголок, еще сильнее укрепляла его привязанность. В этом доме, где его любили, баловали, где он получал все, он мог отдыхать и нежить свое одиночество.

Уже три дня не виделся он со своими друзьями, которые, должно быть, совсем захлопотались с возвращением дочери; он уже скучал и даже немного обиделся, что они до сих пор не позвали его к себе, но считал не совсем удобным сделать первый шаг.

Письмо графини подстегнуло его словно удар хлыста. Было три часа дня. Он решил немедленно идти к ней, чтобы застать ее еще дома.

Бертен позвонил, явился лакей.

— Какая погода, Жозеф?

— Очень хорошая, сударь.

— Тепло?

— Да, сударь.

— Белый жилет, синий сюртук, серую шляпу.

Одевался он всегда очень элегантно, и, хотя на него шил безукоризненный портной, по одному тому, как он носил костюм, как ходил, стянув живот белым жилетом, по серому цилиндру, сдвинутому немного на затылок, в нем, казалось, сразу же можно было узнать художника и холостяка.

Графиня собиралась на прогулку в Булонский лес. Бертен был раздосадован и стал ждать.

По привычке он зашагал по обширной, полутемной от драпировок гостиной, переходя от кресла к креслу, от окна к стене. На легких столиках с золочеными ножками были разбросаны в нарочитом беспорядке всевозможные безделушки, бесполезные, красивые и дорогие. То были старинные чеканного золота коробочки, табакерки с миниатюрами, статуэтки из слоновой кости и современные вещицы из матового серебра, в строгом комизме которых проявлялся английский вкус: крошечная кухонная плита, а на ней кошка, лакающая из кастрюльки, ящик для папирос в виде большого хлеба, кофейник-спичечница, и в особом футляре полный убор для куклы: ожерелья, браслеты, перстни, брошки, серьги, осыпанные бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами, — микроскопическая фантазия, выполненная, казалось, руками ювелиров Лилипутии.

Время от времени он брал какую-нибудь вещицу, им же самим подаренную по случаю того или иного семейного праздника, задумчиво вертел ее в руках, рассматривал и равнодушно клал на место.

В углу, на одноногом столике перед круглым диванчиком, лежало несколько книг в роскошных переплетах; их открывали редко. Здесь же лежала книжка Ревю де Де Монд, слегка потрепанная и измятая, с загнутыми углами, словно ее не раз читали и перечитывали, и другие, еще не разрезанные журналы: Современное искусство, который принято было выписывать только потому, что журнал дорого стоил, — его подписная цена составляла четыреста франков в год, — и Свободный листок, тощая брошюрка в голубой обложке, где изливались новейшие поэты, так называемые «Взвинченные».

Между окнами стоял письменный столик графини, кокетливое изделие минувшего века; за этим столиком она писала ответы на неотложные записки, полученные во время приема гостей. Тут же было несколько любимых книг, вывеска ума и сердца женщины: Мюссе, Манон Леско, Страдания молодого Вертера и, чтобы показать, что здесь не чуждались сложных ощущений и психологических глубин, — Цветы зла, Красное и черное, Женщины в XVIII веке и Адольф.

Рядом с книгами, на куске вышитого бархата, лежало прелестное ручное зеркало, шедевр ювелирного мастерства; оно было повернуто стеклом вниз, чтобы можно было восхищаться любопытной работой из золота и серебра на его спинке.

Бертен взял зеркало и стал глядеться в него. За последние годы он сильно постарел и хотя находил свое лицо теперь более оригинальным, чем прежде, его начинали огорчать дряблость щек и глубокие морщины.