— Точнее, этого хочешь ты?
— И я тоже. Мы с тобой во всем заодно, — улыбался он — Ну, давай же. Три-четыре.
Лора не очень страдала от утренней тошноты. Это вызывало у них обоих новое беспокойство, ибо токсикоз хотя и неприятная штука, но показывает, что гормоны циркулируют по женскому организму в достаточном количестве.
— Но послушайте, Лора, — увещевал совершенно осатаневший Гастингс, — нет такого понятия, как «нормальный токсикоз». Вот беременность ваша протекает нормально, это я могу засвидетельствовать. Радоваться надо, что вас не тошнит.
— Нет! — возражала она. — Меня бы больше радовало, если бы я вообще не могла есть.
Гастингс все чаще мысленно благодарил Всевышнего за то, что беременность у женщин продолжается только сорок недель. (Ведь у слоних, напоминал он себе, этот срок составляет два года!)
И вот наступила шестнадцатая неделя. Барни с ужасом ждал в приемной доктора Левина, пока тот введет в плодный пузырь страшную длинную иглу и возьмет пробу околоплодных вод.
Он знал, что лабораторный анализ этой субстанции способен показать практически все возможные патологии и аномалии плода, но сама эта процедура сопряжена с определенным риском. Она на целый процент повышает опасность выкидыша. И прибавляет еще одну морщинку на лбу сорокалетней мамаши и ее мужа.
— Как скоро будет ответ? — спросил Барни, настоявший на том, чтобы присутствовать при пункции.
— Я же вам еще вчера сказал! — удивился Гастингс. — Мне очень жаль, но за ночь наука не придумала ничего нового. Результаты амниоцентеза бывают готовы через две недели. Но поскольку вы оба медики, я договорюсь, чтобы для вас было сделано исключение.
— Правда?!
— Правда, — усмехнулся Гастингс — У вас это займет всего четырнадцать дней.
— Плохи дела, Барни. Синдром Дауна. Трисомия.
— Лора, откуда ты знаешь?
— Я не знаю, Барн. Я просто чувствую. Точнее, я ничего не чувствую. А на этом сроке ребенок уже должен толкаться.
— А может, он бодрствует по ночам и ты просто спишь, когда он брыкается?
— Это невозможно. Я вообще не сплю.
Кое-как две недели миновали. И Лора с Барни умудрились не утонуть под бременем собственного пессимизма. Наконец в девять часов вечера позвонил Сидни Гастингс.
— Лора, простите, что беспокою так поздно, но я был занят на операции.
В трубке вдруг раздалась какая-то возня. Барни выхватил у Лоры трубку и выпалил:
— Сидни, одно слово! Все в порядке или нет? Ну?
На том конце провода раздался смех:
— Барни, все хорошо. И это мальчик.
Через два дня Лора позвонила Барни на работу:
— Барни, Гарри меня брыкнул. Я чувствую: он толкается!
— Правой или левой ножкой?
— А какая разница?
— Если он окажется левшой, мне придется пересмотреть программу его спортивной подготовки.
Тем временем воображение Лоры разыгралось вовсю.
Двадцать недель. Ребенок, появившийся на этом сроке, не будет иметь никаких шансов выжить. Двадцать пять. Десять шансов против одного, что он погибнет или останется ненормальным.
И только когда на двадцать восьмой неделе провели ультразвуковое исследование, Лора вздохнула с некоторым облегчением. Теперь, даже если малыш родится раньше срока, у него будут шансы на жизнь, особенно если попадет в руки хорошего неонатолога.
И вот наконец сороковая неделя. И ничего не происходит.
Гастингс пригласил обоих на прием. Барни был в замешательстве: Лорин врач впервые по собственной инициативе пожелал видеть его у себя в кабинете.
— Не волнуйтесь, — сказал гинеколог. — Десять с лишним процентов беременностей длится более сорока недель, особенно у старых первородящих, как вы, Лора. Согласитесь, довольно необычно для женщины в первый раз рожать в таком возрасте.
Он посерьезнел.
— Так. У меня к вам серьезный вопрос.
У Барни упало сердце. Лора перестала дышать.
— Это, конечно, сугубо конфиденциально. — После небольшой паузы он едва слышно произнес: — У меня в семье сложности. А говоря откровенно, она попросту рушится.
«Какое отношение это имеет к нам?» — про себя удивилась Лора.
Гастингс объяснил:
— Мы с Луизой решили предпринять еще одну попытку. Один наш друг предложил нам пожить в его загородном доме на озере Шамплейн. Думаю, пять-шесть дней в уединении помогут предотвратить катастрофу.
Он замолчал и посмотрел на Ливингстонов.
Барни уже понял, что он сейчас скажет, и заранее возмутился.
— Я много раз видел такое течение беременности, как у вас, Лора, — продолжал врач. — И я совершенно уверен, что роды не наступят в ближайшие несколько дней. А кроме того, даже если вы вдруг начнете рожать, там неподалеку есть небольшой аэропорт, и я всегда смогу вылететь частным самолетом, — Он заговорил отеческим тоном: — Послушайте, я понимаю, как много для вас значит этот ребенок. И я вас не бросаю. Вы можете на меня рассчитывать и в профессиональном, и в личном плане. Если мое отсутствие хоть в малейшей степени вас пугает, так и скажите. Я просто не поеду.
Наступила тишина. И Барни, и Лора понимали, что это не простая просьба — это подножка. Моральный шантаж, когда они должны пожертвовать своим спокойствием ради чужого семейного благополучия.
— Послушайте, Сидни, — сказала Лора, — естественно, я хочу, чтобы роды у меня приняли вы. Но если вы уверены в своих сотрудниках…
— Лора, я же вам обещал самых высококлассных специалистов, и я уже обо всем договорился. Ваша звездная команда готова. Во-первых, это Арманд Берковичи, акушер-гинеколог. У него самые золотые руки во всей стране. Сказать по правде, это единственный, кого я подпустил бы к собственной жене, если бы ей понадобилась операция. Я оставил ему вашу карту во всех подробностях, включая семейный анамнез. А вместо акушерки у вас будет сам доцент Реза Муради, крупнейший специалист по ультразвуковой эхографии. Он будет следить за состоянием ребенка, а Берковичи займется вами.
— Прекрасно! — ответил Барни, мысленно уже в который раз представляя себе, как их ребенка держат вверх ногами в свете операционных ламп.
— И опять-таки, — повторил Гастингс, — если вам будет спокойнее со мной, я готов отложить поездку. Малыш важнее.
Барни с Лорой переглянулись. Обоих одолевали сомнения. И в то же время они были готовы уступить нажиму Гастингса.
Наконец Лора сказала:
— Да что вы, Сид! Супружество — тоже очень важная вещь. Поезжайте. Я уговорю ребенка потерпеть до вашего возвращения.
— Черт! Черт! — бурчал Барни по дороге домой. — Как могут два врача поддаться на уговоры, когды мы оба знаем, что это большой риск?