К восторгу Барни, весь язык вдруг обрел осязаемость, не говоря уже о том, насколько обогатился его собственный словарь. Теперь при каждом удобном случае он демонстрировал это богатство. На простой вопрос учительницы английского, достаточно ли он серьезно готовился к промежуточной контрольной, Барни отвечал примерно так: «Препарирование материалов для аудиторного опуса шло активно».
Но если Харольду Ливингстону и льстил выбор сына, то он никак этого не показывал, даже если Барни специально задавал ему какой-нибудь особенно мудреный вопрос по латинской грамматике.
Сын пошел к матери.
^ Мам, ну что такое? Папа что, не рад, что я учу латынь?
— Конечно рад! И гордится тобой.
«Так. Выходит, ей отец сказал. Тогда почему же он мне ни словом не обмолвился?» — подумал Барни.
В один прекрасный день он прибежал домой после контрольной по латыни и прямиком взлетел наверх, в кабинет отца.
— Пап, смотри! — он, запыхавшись, протянул отцу тетрадь.
Харольд сделал длинную затяжку, после чего стал смотреть работу сына.
— А, ну да, — рассеянно пробормотал он, — я в этом году со своими тоже Вергилия читаю.
После чего опять замолчал.
Барни взволнованно дожидался похвалы и не удержался от реплики:
— Если хочешь знать, у меня лучшая оценка в классе!
Отец кивнул и наконец повернулся к сыну.
— А знаешь, в каком-то смысле мне от этого делается грустно…
У Барни вдруг пересохло во рту.
— Если честно, я жалею, что в моем классе нет такого ученика, как ты.
Этот день, этот час, эти слова Барни запомнил на всю жизнь.
Оказывается, отец все же одобряет его!
Лора приняла важное — и неожиданное — решение. Она небрежно упомянула о нем, когда они с Барни, как обычно, ехали домой в троллейбусе.
— Я буду баллотироваться в президенты.
— Ты с ума сошла, Кастельяно? Президентом Соединенных Штатов ни одна девчонка не может стать.
Она насупилась.
— Барн, я говорю о совете класса.
— И это тоже безумие. Ты что, забыла? Во всем Мидвуде нас только двое из сто сорок восьмой школы. Кто тебя станет поддерживать на выборах?
— Ты.
— Да, но это только один голос. Ты же не рассчитываешь, что я забью урну фальшивыми бюллетенями?
— Но ты мог бы помочь мне написать предвыборную речь. На классном часе каждому кандидату дадут по две минуты на выступление.
— И ты уже знаешь своих соперников?
— Нет, но думаю, девочек среди них нет. Послушай, что у тебя в воскресенье? Не поможешь мне? Ну пожалуйста!
— Так уж и быть. — Он вздохнул. — Помогу тебе сделать из себя дуру.
Какое-то время они ехали молча, уткнувшись в учебники. Потом Барни сказал:
— Я и не знал, что ты такая честолюбивая.
— Да, Барни, — призналась Лора, понизив голос. — Я жутко честолюбивая!
В результате все выходные были потрачены на то, чтобы сочинить двухминутную речь, способную перевернуть мир. Сначала масса времени была убита на изобретение экстравагантных предвыборных обещаний (наподобие бесплатных пикников на Кони-Айленде). В результате Барни пришел к заключению, что политическое искусство любого уровня состоит главным образом в том, чтобы представить лживые обещания как самые достоверные. Иными словами, в умении убедительно врать.
И он посоветовал Лоре построить свою речь на таком макиавеллиевском понятии, как «честность».
На классном собрании Лора держалась просто и естественно, что являло резкий контраст с соперниками, насмешившими аудиторию нелепой жестикуляцией и напыщенностью.
Ее речь разительно отличалась от других выступлений и своим содержанием. Она откровенно призналась, что Мидвуд ей так же внове, как была вся Америка каких-то несколько лет назад. И что она благодарна своим одноклассникам за теплый прием не меньше, чем стране, приютившей ее семью. И единственный способ для нее отблагодарить Америку за гостеприимство — это труд на благо общества. Если ее изберут председателем классного совета, она не обещает своим слушателям никаких чудес, никаких воздушных замков, ни того, что в каждом гараже появится спортивная тачка (смех в зале). Единственное, что она может твердо обещать, это честность.
Аплодисменты нельзя было назвать бурными. Не потому, что на одноклассников ее речь не произвела впечатления, а, наоборот, потому, что ее безыскусная манера, ее не вызывающая сомнения честность и — кто станет это отрицать? — привлекательная внешность совершенно заворожили их.
Фактически к моменту окончания собрания и исполнения гимна школы ее избрание было уже делом решенным. Недоставало только ковровой дорожки до самого дома!
— Кастельяно, молодец! Ты справилась. Полный отпад! Бьюсь об заклад, ты еще и председателем всего школьного совета станешь!
— Нет, Барни, — с чувством возразила она. — Это твоя заслуга. Ты ведь мне практически всю речь написал!
— Да будет тебе, я только добавил какой-то чуши. Все дело в том, как ты ее преподнесла! Вот это был настоящий нокаут!
— Хорошо, хорошо. Будем считать, что это наша общая победа.
В то лето Кастельяно и Ливингстоны сняли небольшой домик в Непонсете на Лонг-Айленде, на расстоянии одного квартала от берега моря. Луис приезжал дышать морским воздухом на выходные. Каждое лето он неизменно вел отчаянную битву с полиомиелитом.
И конечно, разговоры о грозящей эпидемии и вид детишек, беззаботно резвящихся на берегу, вызывали у Инес воспоминания о ее малышке Исабель, хотя, по правде говоря, эти воспоминания ее никогда и не покидали.
Она проводила дни, вперив неподвижный взор в океанскую даль, в то время как Харольд и Эстел с головой уходили в книги — Эстел читала Джейн Остин, а Харольд перечитывал «Римскую революцию» Сайма.
Тем временем соблазнительная в своей невинности Лора в компании сверстниц целыми днями плавала и ныряла. И на каждой вышке спасатель мечтал о том, чтобы она позвала на помощь именно его.
Разумеется, ей уже назначали и свидания. Бронзовые от загара ухажеры, раскатывающие в родительских «студебеккерах» и «десото», наперебой зазывали Лору в открытый кинозал или на шашлыки под звездами на пустынном берегу. А также в уединенные места посмотреть на подлодки или еще что-нибудь в этом духе — главное, подальше от людей.
Однажды знойным августовским вечером Шелдон Хэррис положил ладонь Лоре на грудь. Она сказала: Не надо.
Но это было лукавство. Когда же он попытался скользнуть рукой под блузку, она еще раз попросила этого не делать. И на этот раз не лукавила.