О'кэй, Бэрретт, изображаем Боба Хейса и обходим её легко и изящно.
Собираемся, переключаем скорость и красиво завершаем обгон. Теперь к следующим целям.
Далеко впереди обнаружилась спина тучного оперного певца, которого я регулярно встречал на пробежке.
Ну, мистер Баритон, будете следующей жертвой.
Потом мимо пронеслась синяя молния. Спринтер из Миллроуз Клуба? Не угадал. Всё та же фигурка, которую я полагал ярдах в двадцати позади себя. Она опять была впереди. Должно быть, какая-то новая звезда спорта. Я снова прибавил темп, чтоб рассмотреть её поближе. Это оказалось непросто. Я уже вымотался, она была совершенно свежей. В конце концов, я нагнал её. Спереди она смотрелась даже лучше, чем сзади.
— Эй, хочешь составить мне компанию? — поинтересовался я.
— С чего ты взял? — ответила она, совершенно не сбиваясь с дыхания.
— Ты проскочила мимо, как...
— Хочешь сказать, что бежал быстро?
Так, это что, оскорбление? Да кто она такая, ко всем чертям?
— Эй, это что, оскорбление?
— Только если у тебя очень хрупкое эго, — ответила она.
Несмотря на свою пуленепробиваемую выдержку, я разозлился.
— Нахальная сучка.
— Это оскорбление?
— Оно самое, — ответил я. Честно, в отличие от неё.
— Хочешь бежать в одиночку?
— Хочу.
— О'кэй, — сказала она. И рванула вперёд.
Теперь она прямо-таки дымилась от негодования — явно притворного — чёрт меня побери, если я поверил в него хоть на грамм. Теперь бег требовал напряжения всех сил — но всё-таки я нагнал её.
— Привет.
— Я думала, тебе нравится одиночество.
Дыхание сбивалось и диалог получался рванным.
— За какую команду бегаешь?
— Ни за какую, — ответила она, — тренируюсь к теннису.
— А-а, крутой атлет, — протянул я, нарочно изменив род.
— Да, — скромно сказала она, — А ты, конечно, крутой мачо?
Ну, каким будет твой остроумный ответ? Особенно, если выкладываешься из последних сил, чтоб держаться с ней наравне.
— Да, — сделал попытку я. Что, как стало ясно потом, было лучшим ответом, — Как теннис?
— Ты не захочешь играть со мной.
— Захочу.
— Захочешь? — переспросила она. И, слава Богу, перешла на шаг.
— Завтра?
— Разумеется, — пропыхтел я.
— В шесть? Теннисный клуб Готхем, на углу Девяносто четвёртой и Первой.
— Я работаю до шести. Как насчёт семи?
— Нет, я имела в виду утра.
— Шесть утра? Кто играет в теннис в шесть утра?
— Мы — если не струсишь.
— Я? Да никогда, — дыхание и остроумие восстанавливались одновременно, — Всегда встаю в четыре — кормить коров.
Она улыбнулась. Улыбка вышла очень зубастая.
— Отлично. Корт забронирован на имя Марси Нэш, которой, кстати, являюсь я.
Она протянула мне руку. Для пожатия, не поцелуя, разумеется. Рукопожатие у неё оказалось, неожиданно для меня не атлетическим — сокрушающим, а вполне нормальным. Даже деликатным.
— Могла бы я узнать как тебя зовут?
Я решил слегка приколоться.
— Гонзалес, мадам. Панчо Б. Гонзалес.
— О! Это ведь не Спиди Гонзалес?
— Нет, — ответил я, слегка удивившись, что она слышала о легендарном Спиди, персонаже множества похабных шуточек в множестве похабных мужских раздевалок.
— О'кэй, Панчо, в шесть утра. И не забудь приволочь свою задницу.
— Зачем?
— Естественно, чтоб я смогла порвать её.
Я парировал:
— А мячи[Игра слов: balls — и мячи и яйца] приносишь естественно ты?
— Естественно. В Нью-Йорке любая девушка без них пропадёт.
После чего сорвалась с места со скоростью, которой позавидовал бы и Джесси Оуэнс.
В пять утра Нью-Йорк мрачен как в прямом, так и в переносном смысле.
Если смотреть снизу на ярко освещённые окна третьего этажа, теннисный клуб напоминал ночник в детской — зажжённый для спящей улицы.
Я вошёл, подписался в регистре, после чего меня провели в раздевалку. Непрерывно зевая, я переоделся и не торопясь вышел на площадку.
Яркий свет на всех кортах моментально ослепил меня. И все эти корты использовались на полную катушку.
Чокнутые нью-йоркцы, кажется не могли начать своего сумасшедшего дня без того, чтобы не погонять ещё более сумасшедшей теннисной партии. Наверное, чтоб приготовиться к Игре-за-этими-стенами.
Предположив, что мисс Марси Нэш будет в самом шикарном теннисном платье, какие только существуют, я оделся как можно более убого. Моя форма была того цвета, который журналы мод определили бы, как «Не совсем белый». Честно говоря, это цвет был конечным результатом совместной стирки белья случайных оттенков в автоматической прачечной. Кроме того, я натянул майку а ля Стэн Ковальски. Хотя выглядела она куда запущеннее, чем всё, что Марлону Брандо когда-либо приходилось надевать.
Я выглядел, как лицо с ограниченными финансовыми возможностями. Или, иными словами, как бродяга.
Как и предполагалось, мячики у неё были флуоресцентные. Знаете, эти, ядовито-жёлтые, которыми пользуются все проффи.
— Доброе утро, Солнышко.
Она уже была готова и отрабатывала подачи.
— Эй, ты в курсе, на улице мрак кромешный, — сообщил я.
— Поэтому мы играем внутри, Санчо.
— Панчо, — поправил я, — Мисс Нарси Мэш.
В такие игры могут играть оба.
— Камни и гвозди сломают мне кости, но подачи моей ничем не сломать, — продекламировала Марси, посылая очередной мяч.
Её волосы, на беговой дорожке развевавшиеся по ветру, теперь были стянуты в конский хвост (Надо бы приколоться).
— Можешь говорить мне, что угодно, дорогой Панчо. Мы уже можем начинать?
— На что?
— Пардон?
— Ставки, — пояснил я, — на что играть будем?
— А разве недостаточно самого развлечения? — спросила Марси Нэш с видом скромной наивной девочки.
— Разлечения? В шесть утра? Мне нужен более осязаемый стимул.
— Полбакса.
— Это ты про меня?
— Остряк... Нет, я имела в виду пятьдесят центов.