— Правда? — удивилась дочь. — А почему?
— Я ей так много о тебе рассказывал, что ей кажется, она тебя хорошо знает. Поверь мне, Хедер, она милая, нежная, заботливая женщина.
Воцарилось молчание. Наконец девочка нашла в себе храбрость спросить:
— Пап, скажи, почему ты женился на маме? Ну, какая самая главная причина?
Он помолчал и ответил:
— Чтобы у меня появилась ты.
Они вдруг обнялись. Хедер расплакалась. Адам тоже был готов рыдать, но сдержался.
— Папочка, пожалуйста, не бросай меня, — взмолилась дочь. — Я буду себя очень хорошо вести, обещаю тебе. Со мной не будет никаких хлопот.
Адам словно получил удар в живот. На какое-то мгновение у него даже мелькнула мысль отыграть назад и остаться. Он был готов на все, чтобы только не причинять боль своему ребенку. Но тут он вспомнил об Ане, о том, что они с Тони наговорили друг другу — слова уже сказаны, обратно не возьмешь.
Он закрыл глаза и крепко обнял дочку. Он слышал, как стучит ее сердце.
Через полчаса Адам, полный решимости, уже спускался вниз. Тони сидела в гостиной и читала. Услышав шаги, она подняла глаза.
— Ну? — спокойно спросила она. Судя по всему, она наконец совладала с эмоциями.
— Увидимся в суде, — коротко ответил он.
Тони сдержала слово. На переговорах с ее адвокатами — явно подстрекаемыми Боссом — с Адама живьем сняли шкуру.
Он по наивности обратился за помощью к своему старинному другу Питеру Чандлеру, не думая о том, что сострадание и жалость — не самые сильные стороны адвоката, ведущего дело о разводе. Когда-то Адам давал показания в паре дел Питера в качестве свидетеля-эксперта, это были дела о врачебных ошибках. Одно это уже должно было навести его на мысль о том, что приятель специализируется на защите искалеченных, изувеченных, залеченных до смерти больных — то есть жертв.
Адам дал Питеру одно-единственное указание — добиться для него права видеться с дочкой. У него было много причин оставить все имущество Тони.
— Пусть дом, машины остаются у нее — мне плевать. Я уверен, суд не присудит мне алиментов на жену — она же больше меня зарабатывает. А вот Хедер я готов содержать. И оплачивать ее учебу — если потяну, конечно.
— Ты вот что, Адам, держи это при себе, — посоветовал Чандлер. — Я не хочу делать из тебя монстра, но поторговаться с ее адвокатами не мешает. Если ты с порога объявишь, что согласен все оставить ей, они сочтут это отправной точкой и оставят тебя без штанов.
— Пит, я в это не верю. Тони ведь благоразумный человек. Она увидит, что я веду себя достойно, и успокоится.
— «Достойно»? С каких это пор закон оперирует такими понятиями? Ты сам ложишься под насильника и грабителя.
— Послушай! — с чувством воскликнул Адам. — Я виноват от и до. Если хочешь знать, я был бы только рад, если бы Тони раздела меня до трусов.
— Допускаю, — согласился Питер. — Только не забывай, что в Бостоне зимы холодные, без рубашки и околеть недолго.
Адвокат Адама проявил недюжинное знание психологии пострадавшей стороны. Тони не только потребовала в суде безраздельную опеку над дочерью, сохранение в своей собственности дома и огромные алименты на ребенка, но и вчинила Адаму иск за потерю в заработке.
Двое старших партнеров адвокатской конторы из Вашингтона, представлявшей интересы Босса, выступили свидетелями и показали, что, если бы Тони в свое время осталась в столице, ее доход был бы в два с лишним раза выше того, что она имела в Бостоне.
Питер возражал. Подавал протесты. Приводил доводы до полного изнеможения. Однако суд принял аргументы противной стороны, признав свидетельские показания обоснованными.
Но самая вопиющая несправедливость свершилась тогда, когда судья, напрямую спросив у Хедер, с кем из родителей ома хотела бы жить, и получив от нее столь же прямой ответ: «С папой и Аней», — присудил Тони безраздельную опеку, по старинке мотивируя тем, что девочке-подростку лучше жить с мамой.
Побитый и раздавленный Адам должен был удовольствоваться правом проводить с дочерью один уикенд в месяц и четыре недели в летние каникулы. Никакого Рождества. Никакого Дня благодарения. Никакой Пасхи.
Услышав приговор, Адам ахнул:
— Уж лучше бы палач и плаха.
— Опротестуем? — предложил Питер.
Адам скривился.
— Нет. Мне не оставили ничего, кроме моих мужских достоинств, боюсь, что при повторном слушании отнимут и их.
Хедер была подавлена.
— Пап, я ничего не понимаю! — рыдала она. — Ты же намного лучше мог бы меня воспитывать!
— Да, — согласился Адам, внутренне кипя. — Зато твоя мама лучше разбирается в юриспруденции.
Однако на этом страдания Адама не кончились.
В тот вечер, когда было оглашено судебное решение о разводе, ему позвонил Томас Хартнелл.
Адам давно этого ждал и боялся. Он почему-то подозревал, что именно такую тактику изберет его бывший тесть — дождаться самого последнего момента, чтобы побольнее пнуть зятя на прощание. Как будто и без него мало ему пинков!
Босс говорил с ледяным спокойствием:
— Доктор Куперсмит, вы оправдали худшие из моих опасений. Вы причинили непоправимый вред двум самым дорогим для меня существам — дочери и внучке. И я сделаю все, чтобы вы пожалели о содеянном. Как именно я это сделаю, я еще не решил, но хочу вас заверить, что посвящу остаток дней тому, чтобы отомстить вам за все. Вы меня поняли?
— Так точно, сэр.
— Запомни это, бессовестный ты негодяй. И если от меня долго не будет известий, не расслабляйся и не думай, что я забыл о нашем неоконченном деле. А теперь отправляйся к своей русской. Желаю тебе получить от нее все, чего ты заслуживаешь.
Наука знает множество многогранных талантов. Леонардо да Винчи оставил след в искусстве, анатомии, аэродинамике. Исаак Ньютон достиг выдающихся результатов в оптике, астрономии, физике, математике. Альберт Эйнштейн — в физике, космологии и музыке.
К концу двадцатого века такие фигуры, как гарвардский ученый Уолтер Гилберт, микробиолог с физическим образованием, получивший Нобелевскую премию по химии, стали скорее правилом, чем исключением.
Можно сказать, что до некоторой степени Гилберт пошел за сэром Исааком Ньютоном и еще в одном отношении. Если старик Ньютон закончил свою многогранную карьеру на весьма лестном посту магистра королевского монетного двора, то гарвардский профессор тоже делал деньги, только уже в качестве руководителя и главного акционера корпорации «Биоген».
Однако самым редким качеством любого ученого — и это подтверждает вся история науки — была и остается способность сочетать преданность работе с преданностью семье.