Она возненавидела не столько саму работу Эйдана, сколько его подчиненное отношение к профессии. Ее свободолюбивый дух неспособен был понять и принять такую безотчетную жертвенность. Жизнь сердца и порывы души представлялись ей всегда значительнее, чем общественные и профессиональные обязанности.
Теперь она считала, что Эйдану потому так необходимы эти раскопки, чтобы не разбираться в самом себе. После этого на первый взгляд честного и откровенного разговора он стал казаться ей трагически непоследовательным, таким же противоречивым, как и обстановка его жилища, где основную площадь занимают пыльные древности и продолжают ветшать, а сам хозяин с трудом отвоевывает себе пространство для жизни.
Дела семейные, как однажды с красноречивым вздохом проговорил сам Эйдан Восс. Звонок отца, его авторитет, его неослабевающее влияние… Его вещи и привычки, заполонившие обиталище сына, заслонившие его от индивидуальных представлений о том, какая должна быть его собственная жизнь.
Не успела еще она забыть то время, когда родной отец в попытках убежать от очевидного губил самого себя и дочь в придачу. И отголоски тех порывов нередко срывали с места ее саму, внушая, что бегство может быть и проще и вернее попыток врасти корнями и обжиться среди тех людей, что уже наполняют твое жизненное пространство.
До встречи с Эйданом она не задумывалась о прочном, не верила, что сможет победить тягу к простым решениям. А влюбившись впервые по-настоящему, решила бороться. Но проку в этом было не много. Тот, который представлялся оплотом надежности, оказался таким же, как и она, ребенком в безграничной и пугающей пустоте.
С этими неотступными мыслями ее чувство к Эйдану изменилась. Хотелось бы Бет, чтобы чувство исчезло вовсе. Но нет. Любовь ее приобрела лишь иное качество, как часто случается, когда всем сердцем болеешь за человека невзирая ни на какие беды и настроения, а подчас даже сильнее, чем'в погожую пору…
* * *
— Привет, Бет! — окликнул ее бодрый юный голос.
— А, привет, Дороти, — не сразу отозвалась Бетани Уокер, собираясь с мыслями. — Надо же, какие метаморфозы! — вгляделась она. — Хорошеешь.
— Есть на кого равняться, — признательно проговорила студентка археологического, горделиво выпрямившись в туфельках на высоких каблучках. — Если ты и в музейных делах станешь разбираться, как разбираешься в моде, то вскоре не будет тебе цены.
— Своеобразный комплимент. Таких мне слышать еще не приходилось, — пошутила Бет, тряхнув светлыми волосами, — вот только не уверена, что мне так уж нужно вникать в эти самые музейные дела. Скоро моя кузина — ты наверняка ее знаешь, помимо ведения экскурсий она здесь куратор, — так вот, Лана скоро выходит с больничного…
— Как? Разве ты планируешь уходить? — изумилась Дороти. — Я полагала, что ты обрела себя в этих стенах. У тебя отлично выходит овладевать вниманием слушателей. Когда ты говоришь так эмоционально, как только ты умеешь, не важны ни огрехи, ни отсутствие академических знаний. Тебе удается главное: заражать людей жаждой познания, ломать безразличие и апатию. Ты не должна уходить, Бет!
— Посмотрим, — неуверенно, проговорила та, глядя в сторону. — Я сейчас ничего не знаю.
— Что-то случилось? — от Дороти не укрылось, что коллега чем-то озабочена.
— Нет, жизнь идет своим чередом. Просто она не всегда радужна, эта жизнь.
— Странно слышать это от тебя, Бет, дорогая. Неожиданно, — смущенно улыбнулась начинающая красавица.
Бетани лишь пожала на это плечами и сказала:
— Молодец, отлично смотришься. Так держать, дорогая! Нужно бежать. У меня экскурсия по расписанию, — многоречиво отделалась она от неприятного напоминания, потому что сама уже не знала, чего от себя ожидать.
— Бет, ты идешь? — окликнул ее по окончанье рабочего дня директор, начальник, любовник — Эйдан Восс.
Это не удивило ее. После того разговора они не перестали общаться, не перестали одаривать друг друга вниманием, занимались бы сексом тоже не переставая, если бы не необходимость идти после выходных на работу
Но этот восьмичасовой перерыв в нежничанье подействовал на Бетани Уокер решающе.
— Бетани, что ты там копаешься? Я тебя жду, — вновь окликнул он свою женщину
— Не могу, Эйдан, — слабым голосом отозвалась она, лишь мельком взглянув на него.
— Не можешь? — переспросил он ее. — Не можешь или не хочешь? — задал он вопрос с ясно прочитываемым подтекстом.
— Эйдан, не утрируй. Просто у меня есть еще на сегодня работа, — попыталась отговориться Бетани.
— Имей в виду, я ухожу, — предупредил он ее.
— До завтра, — просто попрощалась с ним Бет и в доказательство своей занятости пошелестела листами подшивки, сосредоточенно вглядываясь в документ.
Эйдан нахмурился, озадаченно застыв на месте. Он догадывался, что это неспроста, не знал только, что предпринять и стоит ли…
Выстояв так с минуту, он подошел к ее заваленному рабочими документами столу и проговорил:
— Слушай, Бет, если мы еще не все выяснили, я готов обсудить начистоту то, что тебя так расстроило.
— Эйдан, я лишь хочу немного поработать. Сам знаешь, что новый экскурсионный план еще весьма сырой. Я убедилась в этом на первой же экскурсии. Я должна проработать тему религии аборигенов, о божестве и демиургах, об Эре Сновидений, чем она представляется в космогонии. Сам понимаешь, для профана вроде меня это вопрос, требующий максимальной концентрации внимания. Пока я не разберусь во всем этом, не стоит меня отвлекать, — обосновала она свою просьбу оставить ее в покое исключительно профессиональными мотивами. Хотя в доводах и не было ни слова правды, Бетани сама готова была в них поверить.
— Бетани, забудь на минутку о сакральном наследии предков. Скажи, что опять не так? Ты обиделась из-за того, что я не позвал тебя с собой в мою следующую экспедицию? — возобновил трудную тему Эйдан.
— Ты сам сказал, что не хочешь повторять того, что уже было и сложилось не самым удачным образом, — уклончиво отозвалась она.
— Н, а ты чего хочешь? — спросил мужчина.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив и, что немаловажно, чувствовал себя таким, — ее голос звучал серьезно, как никогда.
Взглянув на него, она склонила голову и продолжила делать пометки в своих рабочих документах с таким видом, словно не было этого разговора, да и самого Эйдана поблизости.
Он еще некоторое время постоял на пороге ее кабинета, то ли подыскивая аргументы, то ли ожидая, что она одумается и забудет эти нелепые обиды, которых даже признать не желает. Но ни того, ни другого не обнаружилось, так что Эйдан Восс вынужден был молча удалиться.
Но он не ушел далеко, а вернулся в свой офис и, включив настольную лампу, сел в глубокое кресло.
Он анализировал и сопоставлял женщин. Ту, которая оставила его, не выдержав постоянных переездов, и ту, что даже не стала пытаться сохранить с ним близкие отношения как можно дольше. Отношения, которым он все равно предпочтет археологию. Так, может быть, обе они правы, не желая обрекать себя на бесперспективный союз? А его удел — скитания до старости? Или он еще может рассчитывать, что встретит настоящую единомышленницу, родственную душу? Ведь его отец встретил однажды мать…