– Я даже хотел ехать разбираться, – признался Батурин, – а потом понял, что тебе виднее, ты всегда как-то лучше пишешь такие вещи. Да и Швидинский помер, весь материал пришлось менять. Кстати, на следующей неделе книжная ярмарка начинается, можно всандалить в номер интервью с Потаповым, с кем-нибудь из издателей и эти самые детективы. Ну как?
– Да, – сосредоточенно сказала Кира, – только нужно, чтобы с Потаповым был не просто “паркет”, а что-нибудь… поскандальнее. Вроде Коха с Чубайсом, которые мемуарами прославились.
– Какой паркет? – спросил ее муж и с раздражением потянул носом воздух.
Ему не нравилось, что они так быстро переключились с убийства на следующий номер их драгоценного журнала. Ему не нравилось, что они так хорошо понимают друг друга и смотрят умильно и преданно, как давние любовники.
Ему не нравилось слово “паркет”, черт побери!..
– “Паркет” – это протокольные репортажи, – скороговоркой выпалила Кира. – Гриш, только ты никому Потапова не отдавай, сам съезди. Если не сможешь, тогда я поеду, а корреспондентов не посылай.
– Что я, по-твоему, – спросил Батурин обиженно, – совсем дурак?
– Так страница у Костика в портфеле – это факс или рукопись?! – громко, даже несколько громче, чем нужно, спросил Сергей, и оба голубка уставились на него.
– Не факс, – пробормотала Кира через некоторое время, – никакой не факс, а кусок текста, который я писала.
– А остальной текст на даче?
– Ну да, – согласилась она растерянно, – на даче.
– И на дачу к тебе приезжал коммерческий директор Вася Пискун. Как раз когда ты писала тот самый текстик.
– Не Вася Пискун, а Леня Шмыгун.
– Вот именно.
– Что ты хочешь сказать?.. – помолчав, начал Батурин, но тут под дверью завозились, заскреблись, и на пороге возникла зареванная секретарша Раиса.
– Кира! – воскликнула она и повела красным от слез и горя носом. – Кир, я кофейку сварила! Может, попьешь, а? Здрасти, – сказала она в сторону Сергея, – у нас тут такое несчастье, просто ужас.
– Я знаю.
– Беда. Беда. Кира, служба выпуска уж два раза приходила, я все просила подождать. А вот только что они звонили, говорят, что ждать больше никак не могут, и я решилась войти… И Зубова заходила, и Верочка Лещенко. Зубову я к Магде Израилевне направила, а Верочку попросила прийти попозже. Ее милиционер допрашивал, – понизив голос и беспокойно оглянувшись, сообщила Раиса, – почти полчаса. Где была, что видела, что слышала. Она ко мне прибежала сама не своя. И в компьютерном отделе кто-то из милиции шурует, А этот, который здесь сидел, велел найти Лешу Балабанова. Он сначала спросил, кто, мол, в приемной был, когда главный и вы, – тут она взглянула на Батурина, и стало ясно, что она его терпеть не может, – ну, когда Костик… кричал на вас. А я и сказала, что Леша был, Верочка забегала, Леонид Борисович заглядывал, а потом Кира пришла. Он, видно, и решил, что всех должен допрашивать. Кирочка, что мне делать со службой выпуска-то? И верстки нужно посмотреть…
– Значит, так, – тяжело произнес Батурин, как только Раиса на секунду смолкла, чтобы перевести дух, – после всего случившегося начальник здесь я. Вам придется это пережить, дорогая Раиса. Если вам пережить не удастся, я вас уволю, легко и непринужденно. Я не Костик. Службу выпуска… кто там? Королев волнуется?
– Королев, – с трудом призналась Раиса, тараща измученные кроличьи глаза. На Батурина она старалась не смотреть, смотрела на Киру, словно ожидала, что та ее спасет, но Кира, отвернувшись, молчала, крутила в руках карандаш, звякали браслеты.
– Королев всегда на взводе, вы же знаете. Пусть он зайдет ко мне, а не к Кире. У нее и без службы выпуска много дел. У этой самой… как ее… Танечки Лещенко?
– Верочки.
– У Верочки Лешенко узнайте, что ей надо, и если ничего не надо, только языком почесать, пусть потерпит дня три. Вы обзвонили сотрудников?
– За… зачем?
– Затем, что у нас собрание трудового коллектива в связи с трагическими обстоятельствами, – отчеканил Батурин. – Должны быть все. Я расскажу, как мы будем жить дальше. Кто не спрятался, я не виноват.
По мере того как он говорил, лицо у секретарши менялось, и, по мере того как оно менялось, он понимал, что наживает себе врага. Навсегда. На всю оставшуюся жизнь.
От того, что он подслушал разговор Киры с Николаевым и понял, что она на его стороне и, оказывается, была на его стороне всегда и даже знала, сколько усилий ему приходится прикладывать, чтобы удержать журнал на плаву, и даже сумела это оценить, он как-то непозволительно расслабился, решил, что теперь все пойдет само собой – сотрудники, оплакав главного, примут его, Григория Батурина, если не с распростертыми объятиями, то хотя бы с дружелюбным равнодушием, и возьмутся за работу, и приналягут, и в едином порыве…
Ничего подобного. С чего ты взял?
Они не хотят тебя, они хотят Костика, веселого, легкого, задиристого, с альпийским загаром и голливудской улыбкой. Теперь он еще и герой – оттого, что погиб так нелепо и внезапно. Им наплевать на то, что без его, батуринского, тяжеловесного натиска журнал давно и безнадежно катился бы под горку, и его никто бы уже не смог остановить, потому что Костик был слишком доверчив и легкомыслен, и слишком много времени и сил тратил “на девчонок”, и не желал видеть очевидного, например, того, что уже давно выросли и оперились конкуренты, готовые в любой момент обойти, сжевать, подмять их под себя.
Киру любили больше, Кира была “своя”, гораздо более “своя”, чем Батурин, и неизвестно, как еще все обернется, если она станет поддерживать его.
– В кабинет главного я не пойду, – напоследок сказал Батурин, – буду у себя. Кофе можете туда принести. И обзвоните всех, Раиса!
Он поднялся с шаткого креслица и вытянул свою палку.
– Кира, собери редакторов. Обсудите первую полосу, а я подойду, как только с Королевым решу. Сергей, вы… уезжаете?
– Да.
– Тогда до свидания.
– Счастливо.
Они подождали, пока Батурин дохромает до двери, и Раиса открыла было рот, чтобы заговорить, но Кира заговорщицким жестом приложила палец к губам:
– Потом, Раечка. Все потом.
– Но ведь это невозможно!.. – пискнула Раиса, и глаза у нее налились слезами. – Это невозможно после того… После Костика… Он всегда…
– Тише, тише, – попросила Кира, – может, валерьянки тебе найти?
Махнув рукой – не надо, мол, мне никакой валерьянки, чем тут валерьянка поможет! – Раиса убралась в приемную.