– А чего ревете?
– Я не реву!
– Ревете.
– Я реву потому, что это… это… не я!
– Как – не вы? – искренне удивился Батурин и переступил. Скрипнула его палка. – Если это не вы, то где тогда вы?!
– Нет, – она вдруг улыбнулась, – я – это я. Просто я не делала ничего из того, за что он меня… когда он меня… а я даже не смогла… а я ничего, ничего этого не делала!
В конце коридора показался Леонид Борисович Шмыгун, и зам с кобылицей как по команде замолчали.
– День добрый, Григорий Алексеевич.
– Здравствуйте, Леонид Борисович.
– Я к вам наведаюсь попозже. Вы будете на месте?
– Пока никуда не собираюсь.
– Непременно наведаюсь.
Верочка уставилась на свой телефон и, соблюдая конспирацию, стала набирать все цифры подряд. Леонид Борисович прошел, слегка кивнув в ее сторону. Она тоже слегка кивнула под прозрачным панцирем и нажала отбой. За Львом Борисовичем по коридору волочился густой шлейф дрянного одеколона. Верочка сунула нос в свой рукав, чтобы переждать вонь.
– Я ничего не понял, – негромко сказал Батурин, – что это значит? Вы или не вы или кто там еще! Объясните.
– Не хочу я ничего объяснять, – с тоской произнесла девица, – все равно вы мне не поверите! Ну, не писала я в материале, что Гонконг – европейский город с европейской же культурой! И президента Василием Васильевичем я тоже не называла!
– Гонконг? – переспросил Батурин с сомнением. – Василий Васильевич?
– Ну, вот видите! – опять закричала девица. – Конечно, все дело в том, что я такая идиотка, и у меня папа, которым меня все попрекают! Что мне теперь, другого отца найти, что ли?! А про Гонконг я не писала! Я понятия не имею, откуда он взялся в тексте! И я знаю, как зовут премьера, президента и всех остальных! Я же не сумасшедшая!
– Тогда откуда главный это взял?..
– Из моего материала!
– Ну, вот видите.
– Да говорю вам, что я ничего этого не писала!
– А кто писал, – спросил Батурин холодно, – ваши враги? Вам подменяют материалы? Конкурентная борьба за место под солнцем?
Девица кое-как напялила очки и посмотрела на Батурина свысока. Она была почти одного с ним роста.
– Простите, Григорий Алексеевич, я должна идти. Мне как раз будет звонить папа. Может, мне подать на родителей в суд? Их лишат родительских прав, и я перестану всех раздражать!
Батурин усмехнулся.
– Лучше проверьте ваш компьютер на вирусы, – неожиданно посоветовал он. Девица уставилась на него. – Сын Киры Ятт недавно нам удружил один. Десять слов печатаешь, а одиннадцатое – матом. На мониторе все чисто, а из принтера лезет во всей красе. Проверьте.
– Хорошо, – растерянно пробормотала она.
– До свидания.
– До свидания, Григорий Алексеевич.
– Да, и не рыдайте больше в коридоре! – негромко сказал он ей вслед. Она обернулась как ужаленная. – У нас не приняты публичные рыдания. Сожрут.
Он повернулся к ней спиной и зашагал по коридору в сторону Верочки, сильно опираясь на свою палку. Девица еще несколько секунд смотрела ему в спину, а потом пропала за поворотом коридора.
Верочка сунула трубку в гнездо и выдернула из прорези карточку. Батурин проковылял было мимо, но вдруг приостановился.
– Этот телефон бесплатный, – сообщил он Верочке, – зря вы так старались.
– Я не старалась, – пролепетала она, – я звонила…
– Ну конечно, – согласился Батурин и потащился дальше.
Верочке он моментально разонравился. Скажите, какой наблюдательный! Все заметил! И хромота у него не романтическая, тяжелая хромота, натужная, некрасивая. И сам мешок мешком! Как это он пробился в первые замы!
Наплевать на Батурина, решила Верочка.
* * *
Утром в редакции стало известно, что накануне вечером Костик был убит в подъезде дома Киры Ятт, которой он назначил романтическое свидание.
Его нашла бабка-вахтерша, которую за каким-то чертом понесло на последний этаж “проверить двери”, хотя никаких дверей там не было, особенно таких, которые нужно проверять.
Время близилось к одиннадцати, и Марья Семеновна отправилась “проверять двери”, и ее вопль, подобный иерихонской трубе, сотряс подъезд.
Приехала милиция.
“Газик” с надписью “Дежурная часть”, освещая двор всполохами мигалки, бодро подскочил к подъезду, и из него выбрались усталые равнодушные мужики с кирпично-чугунными лицами и затылками. Им было наплевать на Марью Семеновну, которая заливалась слезами, наплевать на Киру, которая никак не могла прийти в себя и от этого непрерывно курила, и на Тима наплевать, чья бледная и возбужденная физиономия торчала в дверном проеме, и на Костика, который лежал, неестественно вывернув руку – живые так не выворачивают руки, – а его портфель валялся в стороне, как будто он никак не мог до него дотянуться.
Из соседей на лестницу почти никто не вышел, кроме тех, кто жил с Кирой на одной площадке и которых тоже пробрал до костей вопль Марьи Семеновны. Все остальные сделали вид, что ничего не происходит – частная жизнь, черт побери, гораздо важнее трупов на лестнице!
Вокруг Костика ходили чужие люди, присаживались на корточки, фотографировали и клали короткие линейки, как будто мертвый Костик был жуком, которого следовало поместить в энтомологическую коллекцию.
– Ну, чего? – спросил с площадки коллекционер, опоздавший к началу действа.
– Огнестрел, – откликнулся тот, который сидел на корточках, и они оба глубокомысленно закурили.
Примерно на половине сигареты – наблюдательная журналиста Кира знала это совершенно точно – они решили, что Кира должна быть в курсе, почему убили Костика, и даже вполне вероятно, что именно она все это и устроила. Они продолжали преувеличенно внимательно смотреть друг на друга, а потом один из них – тот, что сидел на корточках возле Костика, – оглянулся и как будто тоже приложил к Кире линейку, измерил с головы до ног.
Она это действо выдержала с блеском, по крайней мере, ей так показалось. Ничего особенного. Эту линейку к ней прикладывали миллион раз. Пережила и сейчас переживет.
Он двинулся к ней, на ходу доставая удостоверение из внутреннего кармана дешевой кожаной куртки.
– Капитан Гальцев, Андрей Степанович, – представился он, подойдя, и сунул ей под нос удостоверение, с которого свешивалась толстая никелированная цепь и пропадала в кармане. Кира подумала, что капитан Гальцев Андрей Степанович намертво пристегнут к своему удостоверению. Потом он произнес какую-то невнятицу, в которой проскальзывали известные ей по фильмам слова “РОВД” и “отделение номер такой-то”. Кира кивнула.