Идея сработала.
Пока они ехали по шоссе в дальнюю часть фермы, Лаки послушно бежал рядом, держась на безопасном расстоянии от копыт Асти, но в то же время изо всех сил стараясь не отстать от Эммы. Ему не очень-то понравилось бежать одному, но он принял эту участь, печально и молчаливо наблюдая, как всадники удаляются от него.
— Вы были правы, — заметил Кейн. — Щенок быстро всему обучается.
— Очень, — кивнула Эмма, задумавшись над тем, правильно ли она поступает. Когда вернется миссис Ферт, Лаки, наверное, жизнь покажется довольно-таки скучной.
Она предполагала, что Кейн хорошо сидит на лошади — он, вероятно, все делает хорошо, включая и занятия любовью, — но Кейн Тэлбот оказался наездником просто мирового класса.
Он и лошадь представляли собой единое целое, двигаясь в такой гармонии, которая говорила не только об его умении и знании, но и об их любви друг к другу.
После того как они проехали полмили по дороге, соединяющей два конца его владений, Кейн взглянул на Эмму и спросил:
— Все в порядке?
— Все прекрасно. — Она сглотнула, чтобы смягчить пересохшее горло, и сказала: — Чудесное утро для прогулки верхом.
— Любое утро чудесное для прогулки верхом. — Его голос был отчужденным, отчего обычный ответ прозвучал как резкий отпор.
Полная решимости не поддаваться его настроению, Эмма оглянулась, вдыхая чистый, свежий воздух, восхищаясь образцовым порядком в хозяйстве, добротными изгородями и воротами, тем, с каким умом потрачены деньги на то, чтобы эта земля плодоносила.
Они не спеша поднимались по склону, удаляясь от усадьбы, и неожиданно взору открылось море, сверкая на солнце серебряной полосой, тянувшейся поверх гор к востоку. Где-то там далеко проходила главная прибрежная магистраль, ведущая в Парагай и к мысу Рейна, около которого два океана боролись за господство вокруг северной косы Новой Зеландии.
Горы, изрытые лощинами, поросшие деревьями, повторяли очертания берега, образуя высокий, покрытый кустарником хребет.
— Где кончаются границы ваших владений? — спросила Эмма. Это была нейтральная тема для разговора, а ей так хотелось нарушить затянувшееся молчание!
Кейн одарил ее мимолетной ленивой улыбкой.
— На востоке моя земля кончается около главной магистрали, а с другой стороны простирается до лесного заповедника.
Сердце ее при этой улыбке дало глухой толчок. Эмма немного подождала, потом сказала:
— Да, размеры приличные. Ни много ни мало, несколько тысяч акров земли. — Чтобы не показать, что потрясена этим, она добавила, возможно слишком быстро: — Должно быть, хозяйство отнимает у вас очень много времени.
— Я держу управляющего, — сказал Кейн. — У меня есть и другие обязанности, поэтому я не могу уделять все внимание только ферме.
Кейн пришпорил мерина. Радостная, Эмма последовала его примеру, и вскоре они уже неслись галопом по широкой травянистой обочине шоссе. Эмма отдалась во власть безудержного веселья. Волосы ее развевались на ветру, выбившись из-под шапочки. Она наслаждалась сверкающем днем и пушистыми облаками, яркой сочной травой и приятным прохладным свежим воздухом, обволакивающим ее.
Когда наконец Кейн остановил лошадь, Эмма засмеялась.
Он взглянул на нее, и внезапно где-то в глубине его темно-желтых глаз вспыхнул свет, который он тут же погасил.
— Хорошая девочка, — сказала Эмма теплым и восторженным голосом, наклоняясь вперед, чтобы похлопать кобылу по шее и спрятать свое лицо от холодного пламени его испытующего взгляда.
— Вы действительно умеете ездить верхом, — сказал Кейн.
Она выпрямилась.
— И вы тоже. Вы когда-нибудь принимали участие в состязаниях?
— По пересеченной местности, — коротко ответил Кейн, — пока не стал слишком тяжелым. Для этого вида спорта надо быть легким. Да к тому же у меня больше не было времени этим заниматься.
Как бы услышав его непроизнесенную команду, большой конь развернулся и перешел на легкий галоп.
Кейн Тэлбот, решила Эмма, довольно скрытный человек. Резкие черты лица очень хорошо скрывали его чувства, и он держал их под строгим контролем. Что же он скрывал?
Ничего! Ты увлеклась романтическими бреднями, усмехнулась она и проговорила:
— Поехали, девочка! — Эмма слегка подтолкнула кобылу, чтобы она последовала вслед за мерином.
На вершине горы они спешились, привязали лошадей к изгороди, подошли к краю крутой скалы и стали смотреть вниз — на долину, реку и горы, утопающие в зелени всевозможных оттенков: от свежего весеннего жара травы до мрачной голубовато-зеленой тени, отбрасываемой высокими деревьями на крутом склоне через долину. Серебристое мерцание водопада, видневшегося между деревьями, было похоже на алмазное ожерелье на фоне богато вытканного гобелена.
Вдохнув полной грудью, Эмма произнесла:
— Что чувствует человек, когда ему принадлежит такая красота?
Он посмотрел на нее. Его губы были плотно и сурово сжаты.
— Земля не принадлежит никому. Она сохраняется для будущих поколений.
— Думаю, что да, — согласилась Эмма.
Кейн имел в виду своих детей. И правнуков. Он не оценивал наследство как деньги, собственность! Все, чем он владел, означало для него не только богатство, но и нечто большее.
Неожиданно вспомнилась сводная сестра Кейна Диана и последние слова, которые она когда-то сказала Эмме: «Когда-нибудь ты, маленькая дрянь, я надеюсь, сама будешь так же страдать и поймешь, сколько горя ты мне причинила».
Показывая в сторону долины, Эмма спросила:
— Это та самая маленькая речушка, которая впадает в море около Парагая?
— Приток. Она впадает в реку как раз за мостом на главной магистрали. — Он улыбнулся. — Посмотрите туда, где растет небольшая группа красных деревьев, — я обычно купался в этой реке, когда был ребенком.
— А сейчас уже нет?
Он пожал плечами. Его профиль был словно собран из углов и граней: квадратный подбородок, тяжелая челюсть и прямой нос образовывали крепкую структуру, которая не сможет измениться и к концу его жизни.
— У нас в усадьбе есть бассейн, но я редко выбираю время, чтобы поплавать, — сказал он. — Правильнее сказать — вообще нет времени. И, раз уж мы заговорили о времени, нам пора возвращаться.
Через полчаса она уже стояла с Кейном и Лаки, вновь выпущенным на свободу, и наблюдала, как кобыла побрела по траве, остановилась рядом с черно-белым козлом и, наклонив голову, тихо заржала, будто решив побеседовать с ним.
— Его зовут Фергус, — объяснил Кейн. — Он живет на лошадином пастбище уже десять лет. Он привносит мир в табун.
Сзади них раздался торопливый обвиняющий голос: