Лапоть… Он что-то сделал с Кузнецким. И этот снег…
– Спаси его! Спаси! – вдруг хрипло выкрикнул Лапоть.
Сумасшедший! Теперь я вижу, шизофреник, причем опасный. Его в больницу класть надо. Он нарочно подстерегал меня здесь, ждал зачем-то. Зачем?
От Лаптя остались только плечи, шапка с мокрой лепешкой снега и серая рука без перчатки. Какие-то люди уже не шли, а бежали, как казалось Анне, спасаясь от снежной круговерти. Сверху рушились снежные обвалы, снизу поднимались белые струи. А улице не было конца, и кто-то слабо вскрикнул и отшатнулся, прячась за кружащийся снежный столб, мешающий Анне идти, дышать… Из серого сгустка вылепилась все та же надоедливая собачонка. Одной лапы у нее не хватало, и она, верно, для устойчивости прижалась к ноге Лаптя. Анне почудились на лбу у нее короткие слоистые рожки, заботливо обернутые целлофаном. Но тут собачка исчезла, рассыпалась, снежинки вздыбились, их засосал в себя гудящий белый столб.
– Эдик! – негромко окликнула его Анна. – Эдик же!
– А? Что? – вдруг весело откликнулся Лапоть. – Забавный разговор, да? Под этим снегом. Ах, Анна, Анна, я знаю, у вас хватит смелости, такта, человеческого тепла понять меня. Я как-то спокоен теперь, клянусь. Он начал курить, знаете?
– Кто? – не поняла Анна.
– Саша. Александр Степанович. Курит, как паровоз. Сигареты. Крепкие, а? – небрежно сказал Лапоть.
Слова эти ударили в Анну прямым попаданием, и она на миг сбилась с шага. Но ее за локоть ласково, почтительно даже придержал Лапоть.
– Не поскользнитесь, Анна, лапонька, – заботливо предупредил он, – такая скользкота!
И правда, ноги Анны тут же разъехались, но рука Лаптя была тверда и надежна. Да и голос звучал успокаивающе добродушно.
– Вот и славненько. Вы же умница, подумайте, пораскиньте мозгами. Все для вас же, как вам лучше.
Рядом остановилось такси, уложив на тротуар шлепки грязного снега.
– Свободно? Свободно? – вдруг пронзительно вскрикнул Лапоть, бросаясь к машине, давя невысокий сугроб. Лапоть повернулся к Анне: – Повезло чертовски. Вы ведь как раз собирались, знаю, знаю, на Кутузовский. К нему. К Саше. Вот я вас и подкину. Подожду и отвезу потом, куда прикажете. Да скорее же! – Он манил Анну рукой. Глаза его бежали от нее внутрь машины, будто он хотел затолкать ее туда взглядом.
– Да нет, я к подруге, – с недоумением сказала Анна.
– Ах, да, вы же говорили! – весело и визгливо воскликнул Лапоть и, махнув рукой шоферу, гулко захлопнул дверцу.
Вдруг где-то высоко над их головами зажглись фонари. Они разрыли воздух светлыми ямами, где роились, толкались пушистые пчелы.
– Спасибо, я пришла. – Анна с трудом стянула перчатку. Лапоть пожал ее руку, потом запоздало поднес к губам и словно пришлепнул сверху сырой печатью. Анну невольно передернуло, но она сдержалась. Лапоть все медлил, перебирая мягкой, мокрой рукой ее пальцы. Они посмотрели друг другу в глаза, словно проверяя, что изменилось после этого разговора.
– Спасибо, что проводили, – Анна заставила себя улыбнуться, – только как бы вы из-за меня не простудились.
– Да я, вроде, не простужаюсь, – и словно опровергая эти слова, Лапоть кашлянул в кулак. Где-то позади, в темноте, поджидая его, нетерпеливо заскулила невидимая собачонка. – Рад был повидать, поболтать. Сегодня день встреч. Приятеля встретил. Обабился. Облез… Ну да что я! Мы ведь сегодня еще увидимся, да? Вы же будете у Андрея.
Анна потянула на себя высокую дверь подъезда. Дверь тяжело грохнула у нее за спиной, отгородив ее от холода, сырости, от Лаптя. Коленями в тонких колготках Анна сразу почувствовала тепло – в подъезде топили.
Как он сказал? «Вы же будете у Андрея?» Это он будет! Придет. Не к Андрею, а к нам. Назло так сказал. Анна высморкалась в отсыревший платок. С удовольствием подумала о длинном кожаном диване в Маришиной комнате. Пристроиться в уголке, поджать ноги, согреться.
Мариша открыла дверь и рассеянно поцеловала ее в щеку.
– Фу, до чего мокрая! – резко отстранилась она.
– Чаю хочу, умираю, ставь скорее, – сказала Анна. Она скинула шубу, вышла на лестницу, стряхнула с нее тяжелые капли, посыпавшиеся крупно и холодно на колготки.
– Ну? – нетерпеливо сказала Анна, входя на кухню.
– А? – хмурясь и думая о чем-то своем, откликнулась Мариша.
«Что-то случилось. Зачем? Неужели нельзя было подождать? – с прорвавшимся раздражением подумала Анна. – Что у нее может случиться?»
Но вглядевшись в лицо Мариши, Анна насторожилась. Ее красивое лицо, обычно нежно-бледное, сейчас отдавало застывшей серостью. Взгляд потемневший, ушедший в себя. Рассеянной бродячей улыбкой изгибались губы.
Анне всегда было уютно в Маришиной старой кухне с темным потолком. Нет, что-то случилось. В кухне царил неуютный беспорядок надолго отлучившейся хозяйки. В раковине лежали тарелки, черная сковородка, блеснул золотой ободок расколотой рюмки.
– Мариша, что? Ну не молчи! – уже пугаясь, сказала Анна.
– Лев Александрович… – глаза Мариши сузились, голос стал насмешливым и веселым. – А, ты не знаешь. У нас новости. Хотя ничего особенного. В двух словах: мы женимся.
– Лев Александрович? – почему-то шепотом переспросила Анна.
– Ну да, – Мариша заговорила, но с середины фразы, словно продолжая начатый с кем-то разговор. – Я бы тысячу раз могла. Но он бы без меня сдох, спился, с работы бы давно выгнали. Ты помнишь Володю?
Она посмотрела на Анну невидящими несчастными глазами.
– Могла уехать с ним в Ленинград. Но я считала это предательством. Ты помнишь Володю? Настоящий был мужик. Жила бы, как за каменной стеной.
Анна не помнила никакого Володю.
– А этот? Ну, профессор. Тоже жениться предлагал. И еще, как его? Господи! У него квартира была и жена. Как уговаривал! Нет, нет, жены не было. Устроилась бы не хуже других. Муж, ребенок. Думала, без меня пропадет…
Анна съежилась на табуретке, растирая озябшие колени ладонями.
– Тебе чаю? Сейчас… – вздрогнула Мариша. Тонкая ее шея словно переломилась, проступил острый хрупкий позвонок. – Эта женщина, – Мариша зажмурилась, – она спит у Левки на раскладушке. Представляешь, он ей туда носит кофе. Она все время обливается. Да по этой бабе катком проехало мужиков сто, не меньше. Только мой дурак… Ах да, сейчас чайник поставлю.
В дверь просунулся Лев Александрович. Поглядел на Анну немного конфузливо, но слегка насмешливо, словно приглашая ее в тайные союзники. «Пожалуй, переигрывает Мариша, а? Как вы считаете?» – говорил его взгляд. Еле заметное, но с раздражением пожатие плеч.
– У вас тут уютно! Можно, и я к вам? – Впрочем, он явно юлил и трусил.
Мариша ничего не ответила. Лев Александрович протанцевал к столу. Его новый свитер был размашисто ярок и выпадал из гаммы тусклых оттенков, навсегда поселившихся на кухне. Анне показалось, он как-то сразу постарел. Пустой кожицей, как от высосанной виноградины, повисли мешочки под глазами, кожа под подбородком замшевой складкой набегала на ворот свитера.