– С чего вы взяли?– неподдельно удивилась Истомина.– Какие проблемы со здоровьем?

– Ну как же, ее соседки по комнате в общежитии сказали, что Лена часто брала больничный, и на этот период уходила жить к вам, потому что у вас спокойнее и вообще условия лучше. Разве не так?

– Да бог с вами! Когда она жила у меня, она каждое утро уходила на работу, ни о каких больничных и речи не было. Приходила вечером, когда пораньше, часов в семь, а когда и совсем поздно, даже ночью. У нее, наверное, были свидания, но она подробностей не рассказывала. Я, конечно, спрашивала, это вполне естественно, а она отвечала, мол, как же без этого, но ничего серьезного, потому что все парни – козлы. Ну, что-то в этом роде. Я понимала, что она просто уклоняется от откровенного разговора, и не считала себя вправе настаивать. Я не хотела, чтобы в ответ на мои расспросы она ответила: «Ты думаешь, что если я у тебя живу и ем твой хлеб, то ты имеешь право лезть мне в душу?»

– Но ведь она действительно у вас жила и ела ваш хлеб,– осторожно заметил Андрей.– И создавала вам большие неудобства.

– Да, но это не давало мне никаких дополнительных прав,– сухо ответила Майя Витальевна.– Во всяком случае я считала, что у меня их нет. У Лены были хорошие периоды, когда она веселилась и улыбалась, а бывали и периоды очень тяжелые, когда она буквально чернела, высыхала, почти ничего не ела и со мной не разговаривала. Молча приходила, ложилась на диван, отворачивалась к стене и молчала. Или курила. Она много курила. Я понимала, что в такие периоды она приходит не ко мне как к подруге, чтобы поделиться чем-то, поговорить, отвести душу, получить поддержку, а приползает в нору, где ее никто не тронет, не станет задавать вопросы, дергать и чего-то требовать, и где она сможет зализать раны. Поэтому я мирилась с тем, что она ничего не рассказывает.

А в семьдесят шестом году Лена Шляхтина покончила с собой, бросившись с крыши шестнадцатиэтажного дома. Имени Олега Личко она в присутствии своей подружки Майи никогда не произносила, точно так же как ни словом не обмолвилась ни о следствии, ни о суде, на которых выступала свидетелем.

– Но хоть каких-нибудь своих знакомых она упоминала?– упавшим голосом спросил Андрей.– Хоть какие-нибудь имена, Майя Витальевна, я вас умоляю, вы – последняя надежда. Может быть, вы ее знакомили с кем-то из своих друзей или родственников, и они потом общались уже без вас? Вспомните, пожалуйста.

– Нет,– она покачала головой.– У нас не было никаких общих знакомых. Но я еще подумаю, и если что-то вспомню – я вам позвоню.

Андрей поблагодарил ее за потраченное время и готовность помочь, но ощущение у него было такое, что он уперся в чугунные ажурные ворота. За ними совершенно точно что-то есть, это «что-то» даже можно разглядеть, а пройти нельзя.

Глава 4

– Не люблю осень,– тяжко протянула Ксения, лениво высовывая из-под одеяла тонкую смуглую руку с ярким маникюром.– Скука такая…

– Скука оттого, что работы нет, а не потому, что осень,– так же лениво возразил ей лежащий рядом мужчина.– Радуйся передышке, отдыхай, наслаждайся жизнью.

– Чем наслаждаться-то?– капризно откликнулась она.

– Хочешь, можем съездить куда-нибудь, где тепло и можно купаться. Например, в Эмираты. Или в Европу, устроим тебе хороший шоппинг. Да и здесь, в Москве, можно найти развлечения, было бы желание.

– Да ну тебя,– Ксения спрятала руку назад под одеяло и теперь высунула ногу.– Мне драйв нужен, азарт, чтобы все кипело, чтобы ничего не получалось – и я падаю в бездну отчаяния, а потом зверею, начинаю крушить все вокруг – и все получается, и я победитель. Вот так я люблю, а не шоппинг какой-то там.

– Ты – победитель?– скептически прищурился мужчина.

– Ну не я. Мы с тобой. Мы – победители. Не придирайся.

– И не говори мне, что ты не любишь шоппинг, уж кто как не я был свидетелем твоих бутиковых безумств. Особенно в Париже.

– Это другое, Димка, это совсем другое. Шоппинг после удачно проведенной операции – это как награда, как заслуженный отдых. А тратить деньги на тряпки и всякое барахло просто от скуки – нет, это не мое. После последнего рейда я себя достойно вознаградила, а теперь мы уже две недели в простое. Может, поищем что-нибудь сами? Я тут одну фирмашечку приглядела еще летом, она легко пойдет, проблем не будет, и если ты найдешь покупателя…

– Ксанка, уймись,– Дима тяжело перевернулся на другой бок, чтобы видеть ее лицо.– У меня нет сил, дай мне отдохнуть. Давай хотя бы выспимся как следует.

– Да сколько можно спать-то!– возмутилась она.– Мы уже две недели только спим и едим, спим и едим, надоело. Время идет, а деньги не зарабатываются.

Деньги… Дима, вообще-то к сантиментам не склонный, ощутил острый приступ жалости к своей подруге-коллеге-партнеру. Он знал, что Ксения никогда не была ни жадной, ни скупой, просто жизнь у нее так сложилась. Ведь бывает же так, чтобы все беды – и на одну и ту же голову. Все ее детство и юность прошло под двумя знаками: нищеты и болезней. В ее семье болели все, кроме нее самой, и болели тяжело. Бабушки, дедушки, родители, младшая сестра, и за всеми нужно было ухаживать, за стариками – выносить горшки и кормить с ложечки. Сначала мать Ксении, а вскоре и отец получили инвалидность, да такую, с которой не поработаешь, получали пенсию. Копейки считали, на лекарства и еду хватало впритык, о том, чтобы девочки были более или менее пристойно одеты, даже речи не было. Ксения хорошо помнила свое постоянное раздражение, усталость, стыд от немодности внешнего вида; все это постепенно переросло в ненависть к семье, которая только болела и ничего не зарабатывала. Став взрослой и начал хорошо зарабатывать, она поставила себе цель: заработать столько, чтобы хватило на долгую жизнь, до глубокой старости, при хорошем здоровье, и чтобы ни от кого не зависеть. Если надо, она лучше наймет постоянную сиделку, но никогда не попросит своих детей или других родственников ухаживать за собой, чтобы они не прониклись к ней такой же нен??вистью и скрытым ожиданием смерти. Ей нужны были деньги, много денег, и она зарабатывала их истово, почти исступленно, не зная усталости и не желая отдыха. Поэтому вынужденный перерыв в работе она рассматривала почти как катастрофу.

Дмитрий Найденов и Ксения Брайко были давними любовниками и столь же давними партнерами. У каждого за спиной остался не вполне удачный брак, у Ксении этих браков было целых два, зато у Димы рос сынишка. Вот уже без малого четыре года они были вместе, и вместе промышляли тем, что способствовали недружественным поглощениям одних фирм другими. То, чем они занимались, имело официальное название «рейдерство». Конечно, не надо думать, что работу свою они делали вдвоем, отнюдь. У них были хваткие юристы, опытные экономисты, ловкие переговорщики и зубастые пиарщики, за собой Дмитрий и Ксения оставили стратегическое и тактическое планирование, неусыпный контроль за каждым шагом в операции, за каждым принятым решением и – самое главное в их деле – поиск заказчиков. Их рейдерская фирма была не столь известна, чтобы к ним заказчики в очередь выстраивались, и желающих «скушать» чужое предприятие нужно было искать, да еще сделать так, чтобы этот желающий поверил им и доверился.