Я протянул ей блокнот с таким видом, что ей даже в голову не пришло отказаться. Она отпустила девочку и отправилась искать не то записную книжку, не то ежедневник, а я тут же воспользовался моментом. Присел на корточки и протянул руки к всхлипывающей Юле.

- Иди сюда, моя хорошая, - ласково сказал я. - Я никому не позволю тебя обижать. Не надо плакать, успокойся. Я всех найду, обещаю тебе. И никто тебя больше не тронет. Я теперь буду тебя защищать.

Она сделала неуверенный шаг в мою сторону и вдруг робко улыбнулась.

- Вас как зовут?

- Игорь Владимирович. Можно просто дядей Игорем называть, если хочешь.

- А вдруг они меня завтра по дороге в школу встретят? Я их боюсь.

- А мы попросим твоего папу, чтобы он тебя утром проводил.

- А из школы как же? Мама и папа на работе, я одна прихожу. А потом я еще на английский хожу к учительнице домой.

- Тогда я сам буду тебя встречать и водить на английский, пока не поймаю тех, кто тебя обидел. Если я буду рядом, не будешь бояться?

- Нет, - ее улыбка стала свободнее. - Вы всегда-всегда будете со мной ходить?

- Нет, Юлечка, всегда-всегда не получится. Не хочу тебя обманывать. А вдруг еще какую-нибудь девочку обидят? Мне ведь и ее защищать нужно будет. Но одно я тебе обещаю твердо: я найду тех ребят, которые тебя ударили и рюкзачок отобрали, и поговорю с ними так, что они к тебе на километр не подойдут. И до тех пор, пока я этого не сделаю, ты никуда не будешь ходить одна, это ты должна мне пообещать. Я хочу быть уверен, что ты всегда под защитой. Рядом будут или мама с папой, или я сам. Твоя безопасность будет для меня самым главным делом. А теперь расскажи мне все подробно. Сколько их было? Как выглядели? Как были одеты? Что было у них в руках?

Юля нахмурилась и принялась рассказывать. Приблизительно со второй фразы я начал догадываться, кто бы это мог быть, а когда дослушал до конца - сомнений не оставалось. Слава богу, неблагополучных подростков на своем участке я знаю всех не только в лицо, но и по повадкам. Вообще-то это не совсем моя работа, для этого есть инспектор по делам несовершеннолетних, но она у нас, как говорится, мышей не давит, то есть старается, конечно, как может, только может-то она как-то не очень. Мои опасения подтверждались, речь действительно шла о пацанах, которых по возрасту привлекать к ответственности было нельзя. Но ничего, я знаю рычаги, на которые нужно надавить, чтобы шаловливые детки выстроились, вытянувшись в струнку, и дышали только по команде. Пакостили они уже не в первый раз, и до сих пор я обходился мягкими мерами, ограничиваясь беседами с их родителями. Это помогало на несколько месяцев, потом вожжи отпускались и ребятки бежали на свободу. На сей раз я буду действовать жестко. И черт с ним, что мои действия будут так же далеки от предписанных законом, как Луна от Земли. По закону я должен вести душеспасительные беседы и писать представления в инспекцию по делам несовершеннолетних. Помогает, как мертвому припарки.

Девочка закончила рассказывать и снова расплакалась. От страшного воспоминания, от обиды, от жалости к себе самой и к своему любимому красивому рюкзачку. И пусть ее горе было малышовым, то есть совсем смешным по нашим взрослым меркам, но для нее это было настоящее горе. Она плакала, прижавшись личиком к моей форменной куртке, а я гладил ее по волосам и шептал в маленькое трогательное ушко слова утешения. Я говорил, что понимаю, как ей горько, и как ей страшно, и как больно, и обещал, что сделаю все, чтобы это не повторилось.

- Ну вот, ребенок опять плачет!

Я и не заметил, как рядом появилась Юдина мама.

- Зачем вы ее травмируете?! Как вы смеете доводить ребенка до слез? Милиция называется! Да вы хуже бандитов! У вас сердца нет!

Вот тут она ошибалась. Как раз сердце-то у меня было. И я совершенно точно знал, что человеку, которого обидели, нужно дать поплакать на чьем-нибудь плече. Обязательно нужно. Пусть он плачет, а кто-то его утешает и говорит, что понимает, как ему больно. Все слова о том, что это ерунда, и не нужно из-за этого расстраиваться, что ничего страшного не произошло, что главное - жив остался, - все эти слова будут сказаны потом. После. А в первый момент главное - подставить плечо, в которое можно выплакаться. Для этого я и работаю на своем участке. Мне плевать на организации, не соблюдающие какие-то там правила и нормы, мне плевать на мигрантов, проживающих на моей территории без регистрации. Но я считаю, что общество, которое равнодушно проходит мимо обиженных стариков и детей, мимо слабых и беззащитных, нуждающихся в утешении и моральной поддержке, - такое общество недостойно называться человеческим. Может быть, я ошибаюсь, и вы имеете право со мной не согласиться.

Через полчаса я входил в маленький магазинчик, владелец которого был двоюродным братом человека, контролирующего всю мелкую торговлю в нашем районе, в том числе, разумеется, и на моем участке. Надо ли говорить, что никакой регистрации у него не было и что санитарные нормы в этом магазинчике соблюдались весьма и весьма условно. О наличии настоящих, а не поддельных сертификатов на продукты, которыми тут торговали, тоже можно было только мечтать. Изложение проблемы заняло минут десять, владелец магазинчика был парнем сметливым, обиженную девочку искренне жалел, а проблем с налоговой, санитарной, торговой и множеством других инспекций не хотел.

- Только без рук, - в сто двадцать восьмой раз повторил я. - Детей бить нельзя. На это никто глаза не закроет.

- Не волнуйся, начальник, - сверкнул золотой фиксой торговец, - все сделаем как надо. Ребенка обидеть! Девочку! Да они от страха забудут, как родную маму зовут.

- Обещаешь?

- Клянусь! Хлебом клянусь.

Ну и славно. Да, с законом я не особо дружу. Но что ж поделать, если в нашей стране такие законы, с которыми дружить невозможно, а порой и просто противно.

Хан

- Ну, светлая память.

Валера Долгушин поднял рюмку и залпом выпил. Хан тоже выпил. За светлую память Андрюхи Полякова, погибшего при странных и до конца не установленных обстоятельствах в Оренбургской области, куда он поехал в служебную командировку, когда разрабатывал группировку Лебедева-Ворона. Они дружили много лет - Ханлар Алекперов, Валера Долгушин и Андрей Поляков. Хан с Андреем работали в одном подразделении, Долгушин - в другом, занимался наружным наблюдением, таких, как он, в милицейской среде называли «топальщиками» или «топтунами». С тех пор, как погиб Андрей, прошло почти три года, и все это время Хан старался, как мог, глаз не спускать с группировки Ворона. Собирал материал по крупицам, осторожно, исподволь, чтобы не засветиться не только перед бандитами, но и перед теми ментами, которые их крышевали. Ворон и его группировка стали для Хана делом жизненно важным. Правда, в последнее время он из-за Оксаны и Аркадия дело это почти совсем забросил, мало что по нему делал, но не забывал о нем.